Блокнот № 2 страница 2
Сегодня я понял, что не идеален. Да, вот так и на солнце есть пятна. Я, конечно же, подозревал, но сейчас уверился в своих подозрениях – мне недоступны некоторые чувства, но так как я очень умен, то не позволю никому это заметить. Потому что показывать свое несовершенство – это слабость, которой могут воспользоваться.
Я заменю любовь на благодарность. Правда есть один нюанс: любовь чувство естественное, когда человек любит, он делает это без напоминаний, и все его действия подчинены этому чувству. Не важно, что это, прощание у дверей или подарок на день рождения. Благодарность же чувство искусственное, и человек быстро о нем забывает. Придется ввести привычку постоянно себе об этом напоминать.
Эрик 1994 год
Всю дорогу до дома Эрик прокручивал в голове слова полковника.
– Ты только пойми одно, – начал он, когда все разошлись, и он попросил Эрика задержаться, – расследование, как ни крути, это командная работа. Да, группа ваша даже приблизительно не похожа на стандартную рабочую группу, но на этом примере ты должен просто научиться применять свой метод, о котором рассказывал. Честно, я до сих пор так и не понял, что значит логический ряд и почему он у тебя другой, не такой, как у большинства. Одно мне примечательно, что для своего ряда ты задаешь такие вопросы и уточняешь такие нюансы, которые для обычного следователя выглядят несущественными или не представляющими важности, и он их опускает, а ты нет. Но ладно, я еще поработаю, над тем, что ты делал и писал, и попробую это систематизировать. Сейчас давай о сегодняшнем деле, для получения результата, если я правильно понимаю, тебе нужна полная и точная информация о преступлении и главное, всем, что предшествовало ему. Поэтому с тобой и едут опер и айтишник. Конечно, это не настоящая, большая рабочая группа, в которой предстоит работать в будущем, если ты пройдешь, но и ситуация на месте щекотливая, нельзя поднимать шумиху, возможно, кто-то просто нелепо шутит. Ты должен делегировать своим помощникам, поиск нужной тебе информации. Как только поймешь, что там пустышка, тут же возвращайся. Даже отрицательный результат – это тоже результат. Научись работать в первую очередь в команде, слышать партнёров. В частности, опера, да и Зоя Саввична, поверь, может очень многому тебя научить, не игнорируй ее помощь.
– Я и сам неплохой айтишник, – заметил Эрик недоверчиво.
– Даже спорить не буду, но одно дело просто разбираться в вопросе, а другое применять свои навыки в расследовании. Это здесь главное. Я буду постоянно с тобой на связи, ночью или днем в любое время. Единственное, предупреждаю тебя о самой большой возможной ошибке – не спеши списывать все на больное воображение людей. Поверь моему опыту, если человек видел инопланетянина или приведение, в девяносто восьми случаях из ста кто-то очень постарался, чтоб он его увидел.
– А оставшиеся два процента? – уточнил Эрик, хмурясь. Ему сейчас не нравилось абсолютно все – и хамоватый молодой опер, и грубая айтишница в возрасте, и даже город Зима, куда им предстояло лететь. Ну и, конечно, само дело, которое больше походило на злую шутку, чем на серьезное расследование. Хотя, возможно, это первое неправильное впечатление, потому как Эрик лишь вскользь просмотрел его, не останавливаясь на деталях.
– Один процент – на то, что заявитель сумасшедший, – ответил Василий Васильевич.
– А еще один?
– А еще один, что инопланетяне и приведения существуют, – первый раз Василий Васильевич улыбнулся.
Эрик открыл дверь в квартиру своими ключами, но мама уже ждала его в прихожей.
– Сыночка, ты почему так долго, что-то случилось? Я волновалась.
Эрик уже давно мог бы съехать от матери, у него была своя квартира, но он жалел ее. Понимал, что без вот этих охов и совместных ужинов она будет чувствовать себя ненужной и начнет быстрее угасать. У Эрика же пока не было семьи. Хотя почему пока, у Эрика, скорее всего, ее никогда не будет. Так уж случилось, что в силу характера или, возможно, испорченных генов сбежавшего папаши, некого Кузьмы Единички, у него была абсолютно неразвита, атрофирована способность любить. Понял он это еще в детстве, когда стал сравнивать себя с другими. Дети плакали и скучали по своим родителям, стараясь побыть с ними как можно дольше. Он помнил свое удивление, когда соседский пацан бежал навстречу к своему отцу, расставив руки, и, вскочив на него, целовал того в щетинистую щеку. Эрик же не чувствовал ничего подобного ни к своей родительнице, ни к бабушке и дедушке. Он чаще жалел их, особенно мать, как брошенного котенка у подъезда: эта неприспособленная к жизни женщина вечно попадала во всякого рода неприятности. Еще Эрик воспитывал в себе и другое чувство к матери – благодарность к человеку, посвятившему ему свою жизнь.
Позже он понял, что неспособен полюбить и противоположный пол. Мальчишки в классе влюблялись, бегали за девчонками, страдали, а он был равнодушен и не видел смысла в каких-то проявлениях симпатии. Эрик очень хорошо помнил момент, когда он наконец ощутил природную тягу к девушке, сработал инстинкт, и он обрадовался – вот оно, он все же может чувствовать, но, получив желаемое, потерял к представительнице прекрасного пола всякий интерес. Более того, она после этого начала сильно его раздражать, заглядывая в глаза и глупо ухмыляясь, и он постарался как можно быстрее избавиться от назойливого внимания. Со временем Эрик понял, что это нечестно по отношению к девушкам, и стал пользоваться услугами жриц любви. Они ему дарили физическое удовлетворение, он им щедро за это платил. Никаких неудобств. Никакой любви.
– Мам, для чего человечество придумало телефон? – спокойно поинтересовался он, снимая свое щегольское пальто в клетку и очень аккуратно вешая его на плечики. – Где причинно-следственная связь? Волнуешься – позвони.
– Я не хотела тебя беспокоить, – сказала она и потупилась, как ученица, не выучившая урок.
– Ну все. – Ему снова стало ее жалко. – Не обижайся, я виноват, забыл тебе позвонить. Помнишь, я тебе говорил про новую работу?
– Да, конечно, – мама, поняв, что сын не злится, расплылась в улыбке и тут же пошла накрывать стол к ужину. – Но ты же вроде говорил, что ничего не получилось, ты не прошел там какие-то испытания, – кричала она уже из кухни и это его неимоверно раздражало.
Эрик глубоко вдохнул. Он запрещал себе злиться на мать, однажды отчетливо осознав, что этому человеку он обязан своей жизнью, да что там, не просто жизнью – самим своим существованием. Она не бросила его, когда предали ее саму, а работала как вол, пытаясь дать сыну если не полноценную семью, то хотя бы одежду и еду, не хуже, чем у других.
Она так и повторяла всегда, когда покупала Эрику очередную вещь: «Ну, теперь, слава Богу, ты не хуже других».
Ему же эти терзания были чужды, что значит «не хуже», он лучше, намного лучше, причем априори лучше, о чем, по его мнению, не стоит даже беспокоиться, но мать все равно волновалась и старалась дать все что могла.
– Уже пару раз забегала Алька, – сказала она, поставив перед Эриком огромную тарелку с жарким. – Она не могла до тебя дозвониться, не понимаю, зачем ты с ней дружишь, девушка она беспутная, взбалмошная, плюс ее сфера деятельности… Где ты, а где она. Соседка Марья Петровна из шестой квартиры уверяет, что Альбина навела на нее порчу.
– Мам, – Эрик говорил спокойно и вкрадчиво, хотя очень хотелось закричать, – я тебе уже давно говорю, что Алька мой друг, возможно, единственный, а друзей не выбирают. Их принимают любыми, даже ненормальными, как Аля.
– Это родителей не выбирают, – проворчала мама, но тут же осеклась, покраснела и снова как нашкодивший ребенок уставилась в пол.
– И друзей тоже, мам, – примирительно сказал он. – Поэтому Алька – это мой крест. Да, она временами неадекватна и взбалмошна, но это не отменяет того, что она одна из немногих, кому я могу доверять. Она единственная меня принимала и понимала, когда никто со мной не дружил. Она преданна и помнит добро, а это ценно в нашем мире. Тема закрыта.
Эрик не рассказывал матери, что плюс ко всему, своим нынешним благосостоянием он тоже обязан исключительно Альке. Работа в университете и все его звания не давали финансовой стабильности, вот он и придумал, как зарабатывать деньги на своих способностях, сделав подставной фигурой подругу, при этом самому оставаться в ее тени.
Он открыл ноутбук и стал звонить Альке по видео. Как только из ноута прозвучало звонкое «Привет, ботан!», мама, нарочито громко вздохнув, вышла из кухни и деликатно прикрыла за собой дверь.
– Ты зачем маму пугаешь? Ты же знаешь, она тебя боится, – сказал Эрик, отставив в сторону невкусное жаркое. Мама так и не научилась готовить, но он никогда не говорил ей об этом – это было одним из его способов проявить благодарность.
– Ты не брал трубку, я заволновалась, – сказала Алька, ничуть не смутившись. – У меня с клиентом через полчаса сеанс, я уже отменять собралась. Ты куда пропал? – И не дождавшись ответа, ведь Алькины вопросы о жизни всегда были исключительно риторическими, спросила о главном, что ее действительно интересовало: – Ну, что там сказала нам его умершая мама?
– Я все помню, – спокойно отозвался Эрик. – Смотри, я все изучил и уверен, что жена твоего бизнесмена не сегодня-завтра пойдет налево, все он точно чувствует, но пока этого не случилось, пока она сомневается. Ей не попался еще достойный кандидат, но кто ищет, тот всегда найдет, и она очень быстро это сделает. На все даю месяц, максимум два. Он может это предотвратить, кардинальными мерами: запреты, отчеты, слежки. Проще поменять жену, установив в ее телефоне прослушку и поймав на неверности. Следующая супруга правда тоже сохранит верность на год или полтора от силы – это его рок, не тех он выбирает. Если он хочет спокойной семейной жизни, я бы ему рекомендовал обратить внимание на свою одноклассницу, которая работает у него личным помощником. Женщина влюблена в него и будет верной до конца дней своих или его, без разницы. Да, согласен, ей не шестнадцать, но ведь и ему тоже, а она, кстати, прекрасно выглядит для своего возраста. И еще, так, по мелочи, для вау-эффекта. Собака сдохнет в течение недели, а машина попадет в ДТП, если ее срочно, настаиваю, срочно не отдать в сервис.
– Боже, если бы я тебя не знала, подумала бы, что это все бред, – протараторила Алька. – Страшный ты человек, Эричка. Вот как ты это делаешь? Собака-то как?
– Все очень просто, Алька, так просто, что даже скучно. Я прочитал все, что ты мне на этого дядю нарыла, плюс ко всему на выходных сходил от интернет-провайдера, настраивать к ним в дом упавший интернет.
– Ага, – хохотнула Алька, – сначала уронил, а потом поднял.
– Рабочая схема, – признал он. – Вот меня всегда умиляет вопрос: почему люди не сопоставляют факты, не видят в совпадениях закономерность. Ну если у вас повис интернет, и приходит ремонтник, которого вы даже не вызывали, – задумайтесь. Да, он называет вашего провайдера, да, у него униформа, и он знает, что у вас не работает интернет, но главное, что вы его не вызывали. Включите вы критическое мышление, нет же, плывут по течению. Закон навязанных обстоятельств в деле.
– Ты вообще о чем? Он спрашивает свою умершую маму, не изменяет ли ему жена, и все это делает за огромные деньги, – хохотнула Алька. – Так что там с собакой.
– С собакой-то все проще некуда, там даже мои способности не понадобились, – сказал Эрик. – К сожалению, она очень сильно больна, это очевидно, много операций ей уже сделано. Я увидел чек в прихожей и съездил в ту ветклинику, поговорил с санитаром одним, за небольшое вознаграждение. В общем, они его разводят на деньги, убеждают, что есть надежда, а на самом деле собаке остались считаные дни. С машиной почти то же самое, у его шофера сейчас болеет ребенок, он рассеян и совсем не следит за машиной. Явный стук в правом переднем колесе, мне кажется, это похоже на шаровую, в сервисе наверняка подтвердят, что возможна авария. А вот все остальное хоть и не так эффектно, но немного сложнее, их я просчитал по своему методу, про который тебе надо понимать лишь одно: если знать предшествующие события, можно рассчитать возможные последствия с точностью девяносто процентов.
– Ну вот я тоже знаю предшествующие события у этого дядьки, но я же не могу ничего предсказать. Мне кажется, ты что-то от меня скрываешь.
– Ты не можешь предсказать, Алька, потому что ты обыкновенная, – без эмоций сказал Эрик, даже не пытаясь ее обидеть – Мой мозг как персональный компьютер, перебирая всевозможные варианты развития событий, сравнивает и выискивает похожие, там же он рассчитывает наиболее возможное стечение обстоятельств в данном конкретном случае. Знаешь, бывает, для полной картины, чтоб мне стало понятно, не хватает какой-то мелочи, на которую другой человек не обратил бы внимания, и вот только получив все кусочки пазлов, он выдает правильный результат. Загвоздка лишь в этих пазлах, они всегда нужны разные, для каждого конкретного случая свои, и угадать, какие именно, – самое трудное занятие.
– Ты как этот, политик, забыла его фамилию… Он недавно умер, а поднимают его видео, записанные много лет назад, и он там в точности предсказывает события, что происходят сейчас в стране и даже мире. Его в сети называют оракулом.
– Именно, – кивнул Эрик, сразу поняв, про кого она говорит. – Только он никакой не оракул, а человек, который очень хорошо знал историю. Ладно, я устал, наряжайся в свои цыганские наряды и с большим трепетом и испариной на лбу выдавай своему клиенту, что сказала его мама.
– Давай, ботан, отдыхай, – Алька послала ему воздушный поцелуй, и экран свернулся.
Этот способ заработка он придумал несколько лет назад. Люди не меняются, и не важно, пятнадцатый на улице век или двадцать первый, все хотят верить в чудо. Как там пелось в старой песне: ну что сказать, устроены так люди, желают знать, что будет. Потусторонний мир и тайна жизни после смерти влекут людей, заставляя раскошеливаться. Лучшей кандидатуры на место экстрасенса или медиума, чем Алька, было не найти.
Они с детства были соседями, жили на одной площадке – Эрик, серьезный и сложный, и легкомысленная и простая Алька. Разница в десять лет, лишь придавала их отношениям братско-сестринский флер. Эрик действительно переживал за нее, за ее судьбу. Когда она выходила замуж, он знал, что у нее с этим мужчиной ничего не получится, но молчал, ожидая, когда она прибежит к нему вся в слезах, и жалел ее. Иногда ему казалось, что может вот она, эта любовь, он может, он все-таки способен на нее, пусть всего лишь на братскую, но понимал, что и здесь испытывает исключительно жалость. Алька росла с бабушкой, та беспощадно пила, и жизнь маленького человека с детства была невыносимой. Эрик вновь просто пожалел девчонку и взял над ней шефство. Альке просто не повезло, у нее не оказалось такой мамы, как у него, которая, когда предали ее, не предала сама.
Из-за своего взрывного характера, Алька не задерживалась на работе и перебивалась мелкими заработками. Но у нее был один плюс – дух авантюризма, что очень подходило, для этого проекта, и их дела быстро пошли в гору.
Итак, надо до завтра изучить папку, лежащую в его модном кожаном портфеле, собрать чемодан, а утром самолёт. От предвкушения возможной загадки настроение поднялось.
– Сыночка, – услышал он голос мамы из гостиной. Это было странно, обычно она сама всегда приходила, если что-то хотела сказать. Именно потому, что это выбивалось из модели ее поведения, Эрик поторопился на зов.
Мама лежала на полу, ее губы были синие, она часто моргала, видимо, пытаясь прийти в себя.
– Скорая, срочно, у женщины сердечный приступ, – даже не наклонившись к родительнице, Эрик тут же набрал номер экстренной службы. Его мозг отказывался терять время на сантименты и охи, глупые вопросы типа «что случилось» и «как ты себя чувствуешь», выбрав единственно правильный путь. Потому что именно эти действия были конструктивными, именно они подразумевали под собой благодарность за жизнь. Все остальное – слезы, крики, причитания – прерогатива любви.
Андрей Североярский, юноша девятнадцати лет, адъютант Александра Васильевича Колчака, продрог до костей, но не спешил кутаться во всё, что попадалось под руку, как это делали чехи, охранявшие состав. Они быстро приспосабливались, даже уже научились материться по-русски и, обвязанные шалями, как заводские сторожа, вполне себе смахивали на местных. Один такой только что вышел из вагона верховного главнокомандующего, приказав Андрею передать адмиралу строжайшие указания, а он стоял возле двери, ведущей в купе Александра Васильевича, и не знал, как это сделать. Как же так, как могло произойти, что теперь какой-то чех или француз мог приказывать русскому правителю?
– Войди, – услышал Андрей и еще раз удивился гению Колчака. Ему иногда казалось, что у него есть глаза даже на спине.
– Александр Васильевич, не спите? – Он осторожно вошел, прикрыв за собой дверь. Андрей Североярский был искренне предан Колчаку и смотрел на него как на Бога.
– Почему остановились? – спросил адмирал устало.
– Мы на станции Зима. Чехословацкий полк, что теперь охраняет состав, взял под контроль управление всем поездом. Ими был отдан приказ остановиться здесь на несколько дней. Они не выпускают из вагонов никого – ни сотрудников Госбанка и Госконтроля, ни офицеров. Сказали, будут менять вагоны местами.
– Мы должны были это делать еще на станции Тыреть, почему поменялись планы? Опять Зима, вот и не верь в судьбу… Я был здесь год назад, тогда в округе был всего один приличный дом, чуть поодаль, губернатор иркутский себе когда-то построил для отдыха в лесу, да так ни разу в нем и не побывал, вот меня туда и поселили. Хорошая усадьба, добротная, а как там дышится, а какие там кедры вокруг! Кстати, оставил я там старого мичмана на хозяйстве, приглядывать, так сказать, за домом. Видимо, не зря, придется еще пожить в нем, – адмирал вздохнул. – Повинен я, наверное, в чем-то, хотя и не хотел никогда ничего дурного. Ты знаешь, есть такое поверье, что название Зима происходит от бурятского «зэмэ», что означает «вина, провинность». – Колчак говорил, потирая красные глаза. – По преданию, бурятский род, проживающий в этой местности, считался чем-то очень провинившимся перед своими богами. – Он нехотя встал. – Пойду переговорю с командиром чехословацкой охраны, сколько стоять будем, может, на время стоянки мне в тот дом поселиться.
– Александр Васильевич! – Андрей чувствовал, как его щеки загорелись огнем, так было всегда, когда он волновался. Такое проявление сильных переживаний еще и сопровождалось ярким румянцем, которого он как офицер жутко стеснялся. – Они и вам настоятельно рекомендовали не покидать ваш вагон. Десять офицеров под охраной.
Ни один мускул не дрогнул на лице адмирала. Немного помолчав, он спросил:
– А остальные офицеры где?
– Почти все они сошли с поезда по пути следования на разных станциях, – сказал адъютант и закашлялся, так трудно ему было докладывать о предательстве тех, ради кого Александр Васильевич отказался эвакуироваться в одиночестве под охраной и поехал в общем поезде.
– Не вагоны они переставлять собираются, – тихо, словно говоря сам с собой, произнес Колчак. – Хотя, может, и их тоже.
В последнее время шли очень тяжелые новости, и с Дальнего Востока в том числе. Слишком уж лютовали на местах военачальники и настроили народ против себя.
– Мне докладывали, еще когда я был в Омске, что в Иркутске генерал Сычев прилюдно расстрелял тридцать одного политзаключенного, чем очень разгневал народ. Красные, которых поначалу здесь не жаловали, быстро этим воспользовались и переманили симпатии населения на свою сторону. В донесениях все больше встречаются упоминания о красных партизанах, численность которых растёт, и это уже не маленькие банды, не понимающие, что они творят, теперь их действия стали управляемыми из центра и полностью скоординированными. Это уже настоящая армия, вот их и боится трусливая Антанта. Продают нас друзья чехи и французы, – сказал он, усмехнувшись уже Андрею. – Уверен, переговоры ведут, торгуются, как бабы на базаре. Скорее всего, даже не золотом нашим торгуют, его-то они точно уже не отдадут. Там, скорее всего, моя жизнь на кон ими поставлена. Больше всех, думаю, старается генерал Жанен, пытаясь спасти свою шкуру и договориться о выводе союзных войск до Владивостока и при этом еще и с золотом.
– Не посмеют! – порывисто воскликнул Андрей, но даже в его голосе чувствовалась неуверенность.
– Посмеют, – Колчак сел обратно на диван. – Я, скорее всего, уже приговорен. Ничего не изменить. Да что там я, Россия мертва.
– Мы дойдем до Иркутска, там соберем армию и вновь пойдем на Москву. Красные не продержатся долго, вот увидите.
– Ступай, – жестко сказал ему Александр Васильевич, видимо, не желая слушать патриотичный бред, в который уже никто не верил.
Андрей уже хотел выйти, но тут Колчак выглянул в окно и увидел солдата охраны, дежурившего прямо под их окном. Видимо, это стало последней каплей в унижении адмирала, и он, быстро открыв его, прокричал что есть мочи:
– Пошел вон отсюда!
Перепуганный солдат попятился, и Александр Васильевич, видимо, сообразив, что тот не понимает по-русски, стал громко повторять то же самое на всех языках, какие мог сейчас вспомнить. В этих криках было столько отчаянья, столько безнадеги, что Андрей, не желая видеть адмирала таким, закрыл глаза. Непонятно, на каком, польском или французском, но конвоир все же понял приказ и побежал к своему начальству – докладывать о происшествии.
Удостоверившись, что солдат не вернется, Колчак закрыл окно, выключил свет и вновь лег на диван, не обращая внимания на оцепеневшего адъютанта.
Андрей в первый раз ослушался приказа и сел тут же на стул. Он решил охранять сон главнокомандующего, но не заметил, как уснул сам. Снилось ему лето, дача, зелень и чай. Вкусный чай с липовым медом, что может быть прекраснее. Родители, сестра… Андрей был счастлив, и казалось, что Зима, холод и война – это всего лишь дурной сон.
Вдруг налетела буря, и стало очень холодно, так холодно, что руки задрожали. Он открыл глаза и понял, что холодно на самом деле, потому как окно, в которое адмирал недавно кричал на охрану, по-прежнему открыто. В темноте, на его фоне, небольшая фигура подняла руку и метнулась в сторону адмирала. Не задумываясь, Андрей кинулся вперед и уже вблизи увидел, что в руке у ночного гостя нож.