Глава 2. Эрик

Блокнот № 1, страница 14

Мама не хочет отвечать на мои вопросы о папе. Причем в доме нет ни одного предмета, который мог бы говорить о пребывании в нем когда-то мужчины. Ни одного фото. Нет, родитель мужского рода, конечно же, был, так устроен мир, я особенный, но все же не мог появиться на свет иначе, чем все остальные. Есть настойчивое чувство, будто я что-то забыл. Все это очень странно. В детский сад ходить ужасно скучно, надо поговорить с мамой, пусть отдаст меня в школу на год раньше.

Эрик, 1991 год


– История знает множество примеров, когда люди становились великими изобретателями, музыкантами, актерами и учеными только благодаря одному – желанию учиться. Все вы читали историю Томаса Эдисона. Есть разные версии тех событий. Я предпочитаю вариант без лирики. Его мать однажды услышала, как учитель называет ее сына дебилом, и, разругавшись с руководством школы, которое настаивало, что это неоспоримый факт, забрала сына на домашнее обучение. Она сказала семилетнему Томасу, что школа, в которой он учился, плохая, и дома мать даст ему больше знаний. Мальчик видел, как старается его мама, и не хотел ее расстраивать, потому стал заниматься с двойным усердием, а втянувшись в процесс, уже не мог без этого. Кем стал Томас Эдисон и какие открытия и изобретения ему принадлежат, я думаю, студентам четвертого курса рассказывать не надо.

– Эрик Кузьмич, – крикнула хорошенькая студентка, подняв руку. Она наверняка была влюблена в него, поэтому старалась на каждой лекции привлечь внимание симпатичного преподавателя. – Я слышала историю про письмо от школы с отказом, которое он принес домой. Мать, прочитав его, сказала, в нем написано, что ее сын гениален, и они его больше не могут ничему научить. Узнал он правду только после смерти матери, когда стал разбирать ее архив и прочитал его. Он понял, что мать своей верой в него и упорством не дала понять, что его считают умственно отсталым, и сделала из него великого ученого.

Было видно, что девушке нравится ее версия и она очень гордится, что смогла поправить преподавателя.

– Ну, это, скорее всего, приукрашенный художественный вымысел, – снисходительно улыбнулся Эрик. – Первый и главный вопрос сразу ставит вашу версию под сомнение: зачем мать, соврав сыну однажды о содержании письма, столько времени хранила данное послание и не уничтожила?

По аудитории прокатился смешок, и девушка, смутившись, села.

– Глупости все это, – крикнул студент с самого дальнего ряда, в отличие от девочки, он не тянул руку, не вскакивал, а горланил с места. – Генетика – строгая наука. Родители Эдисона были умными и образованными людьми, вот и все.

– А вот тут бы я поспорил, – не дослушав, возразил Эрик. – Гены не являются определяющим фактором, и я вам могу привести множество примеров в доказательство. Начну с самого очевидного и родного нам – Михайло Ломоносов, сын рыбака. Как вспоминал сам Михаил Васильевич, отец его был человек добрый, в крайнем невежестве воспитанный, грамоте не обученный. Его же научил читать и писать местный дьячок. Когда Михайло прочел всю имеющуюся у того литературу, то страстно захотел учиться дальше. Он тайно, прихватив две рубахи и тулуп, отправился с рыбным обозом в Москву. Здесь, вы вдумайтесь только, чтоб учиться, он подделывает документы и, представляясь сыном холмогорского дворянина, поступает в Славяно-греко-латинскую академию, где терпит насмешки малолетних одноклассников и читает, читает, читает. Он, как путник в жару, не мог напиться этими знаниями. Не ради карьеры, не ради денег, он делал это потому, что не мог иначе. Кем стал и какой вклад в отечественную науку он внес, я думаю, вы все прекрасно знаете. Так что, дорогие мои, талант не зависит от набора генов. Это дар свыше, который каждый человек может развить в себе, только прилагая к этому невероятные усилия, иначе ничем его объяснить нельзя.

– Ломоносов, – усмехнулся все тот же студент, – это исключение. Когда это было, а мы все его вспоминаем. Почему же тогда сегодня не появляются новые Михайло Васильевичи?

– Хорошо, еще один пример из советского прошлого – Лев Семенович Понтрягин, великий математик. В тринадцать лет потерял зрение, когда в его руках взорвался примус, и вопрос о школе был закрыт, но на помощь пришли одноклассники. Желая помочь другу, они потихоньку объясняли ему, что писал на доске учитель, и читали вслух книги после занятий. Отец почти сразу умер от горя, а мать, простая портниха, помогала слепому сыну делать уроки и читала, читала, читала. Позже сам Лев Семенович вспоминал, как трудно ей было проговаривать учебники по математике, объясняя непонятные ей самой формулы никогда не видевшему их сыну. Закончив школу с золотой медалью, он хотел пойти в какое-нибудь ремесло, но мать, повторюсь, простая портниха, понимая, что сын увлекается метаматематикой, настояла, чтоб он продолжил учебу в институте. Позже этот слепой мальчик не только оставит след в мировой науке, но и помешает переносу русел сибирских рек.

Эрик хотел привести еще пару примеров из недавней истории для активного студента, но увидел, как через заднюю дверь в аудиторию тихо зашел полковник.

– Но если вы хотите все же о нашем времени, давайте я приведу вам такой пример. Моя мать – медсестра, которая закончила медучилище, не потянув институт. Моя бабка по материнской линии – повариха в столовой, а дед – кочегар. В графе «отец» стоит прочерк, родительница не любит отвечать на мои вопросы о нем, но бабка, будучи женщиной простой и резкой, называла его иродом и бессовестным свином, не знающим ничего кроме водки, что, как мне кажется, очень красноречиво описывает моего сбежавшего папашу. Я же в пятилетнем возрасте, по словам родительницы, научился читать и писать. Вы спросите, как? Нет, не мама меня обучила, она постоянно работала, чтоб прокормить нас. В перестройку ей, матери-одиночке, было очень несладко. Днем, конечно, был детский сад, но особенность работы медсестры такова, что раз в три дня она уходила на дежурство, а иногда и чаще, чтоб заработать чуть больше. Бабушка и дед жили в Подмосковье, и ехать было им далеко и долго, и потому мама просила соседа, живущего через стену, учителя-пенсионера, иногда заходить и проверять меня, остававшегося одного на ночь. Вот он, пытаясь читать сказки, и обнаружил мои способности, потому что вместо того, чтоб спокойно слушать старика, я спрашивал его о буквах. Так мы стали заниматься. Дальше я уже пошел сам. На самом деле, все есть в книгах, помните, как у Джека Лондона в романе «Мартин Иден»: достаточно просто читать, чтоб всему научиться. В шесть лет я уже пошел в школу и закончил ее экстерном в двенадцать. Сейчас, в сорок лет, я доктор исторических наук, профессор, что в моем возрасте нонсенс. Хотя, как мы с вами помним, моя генетика этому не способствовала, – с гордостью закончил он свою речь, но тут противный студент задал самый отвратительный вопрос, какой только мог.

Эрик и сам в последнее время много раз задавал его себе и, увы, не находил ответа.

– Ну и что дальше?

От нужды отвечать спас звонок, оглашающий окончание пары.

– Продолжим на следующей лекции, – сказал Эрик, стараясь не показать, что вопрос его задел.

Когда студенты почти моментально скрылись из аудитории, он громко произнес, глядя на верхний ряд парт:

– Товарищ полковник, ваши визиты перестают меня радовать и начинают пугать.

– А зря, – ответил тот буднично. Он достал свой блокнот и начал что-то там писать.

Его всегда восхищал и одновременно раздражал его спокойный тон в любых ситуациях.

– Эрик, – по-отечески снисходительно произнес Василий Васильевич, – есть дело.

– Во-первых, спешу напомнить, что я больше вам ничего не должен. Вы сумели доказать, что я невиновен, а я в свою очередь объяснил вам свой метод и прошел все ваши дурацкие тесты, о которых вы меня просили.

Полгода назад Эрик предупредил своего соседа, что его собираются ограбить, и через какое-то время этого недоумка действительно ограбили, только вот обвинили в этом самого Эрика. Вначале он спокойно пытался объяснить следователю, что это всего лишь логический ряд, но его никто и слушать не хотел. Вот именно тогда, когда он уже не верил в правосудие, появился полковник. Выслушал его и сумел доказать невиновность Эрика на основании его же показаний. В обмен он попросил пройти ряд тестов и объяснить, как он это сделал.

– Во-вторых, – продолжал Эрик, – я провалил итоговое задание, а в-третьих…

– А в-третьих, я тебе не поверил, – закончил за него Василий Васильевич, кивая. – Видишь, я тоже могу прогнозировать.

– Ну, если так, то вы знаете, что второй раз я не поведусь на это все, – сказал Эрик холодно, собирая в модный портфель свои записи для лекций.

– Знаю, – безо всяких ужимок согласился полковник, продолжая что-то писать, не поднимая взгляд на Эрика. Эта его привычка тоже сильно раздражала.

– Тогда зачем вы здесь? – искренне удивился он.

– Чтоб задать тебе всего лишь один вопрос, – просто сказал Василий Васильевич, продолжая делать записи, – но я опоздал.

– В смысле? – не понял Эрик.

– Я опоздал, потому что его только что задал тебе выскочка-студент. Кстати, ты знаешь, что он влюблен в активистку с первой парты, которая в свою очередь влюблена в тебя, вот он и выпендривается, мучась ревностью, – сказал полковник как бы между прочим. – Так что дальше, Эрик, что дальше? Тебе же скучно, ты достиг всего, что только возможно в своей сфере. Соглашайся, попробуем еще раз, может быть, это была статистическая ошибка. Иначе ты сам себя съешь, чувствуя, как деградируешь в этом университете. Если же все-таки у нас получится, то впереди интересные задачи и работа, которая не даст скучать, а самое главное, чувствовать, что все не зря и весь твой талант и развитый упорным трудом интеллект работают во благо. Что ты не случайно появился на этой планете такой весь из себя умный. Ты будешь консультировать лучшие группы в раскрытии самых запутанных преступлений.

Эрик понимал, что, будучи неплохим психологом, а главное, имея огромный опыт и досконально проверенные данные, полковник сейчас давит на его самое чувствительное место – честолюбие.

– Заново решать ваши задачки и тесты я не хочу. Возможно, у меня тогда не получилось именно потому, что все было искусственным, ненастоящим. Вот поэтому я и ошибся, – ответил Эрик с легкой с обидой, хотя очень старался говорить как полковник, спокойно и даже немного устало. Да и к тому же он точно знал, что провалил тот злополучный экзамен по другой причине, но этого полковнику знать не обязательно.

– Опять же согласен с тобой полностью, – Василий Васильевич по-прежнему не спорил с ним и говорил размеренно, продолжая что-то записывать, хотя Эрику уже казалось, что он не пишет, а рисует, слишком размашисты и непредсказуемы были его линии. – Именно поэтому я и выбил для тебя настоящее дело. Это было непросто, но я все еще верю в тебя и хочу помочь. Оно немного спорное, и вот тут как раз и понадобится твой талант. Если он, конечно, у тебя все-таки есть.

Полковник встал, вырвал из блокнота листок и, положив на парту, со вздохом произнес:

– Завтра в девять, ты знаешь где. Жду.

Когда за полковником закрылась дверь аудитории, Эрик Кузьмич Единичка подошел к оставленному Василием Васильевичем листку и посмотрел. Это был действительно рисунок. городской пейзаж: стандартные пятиэтажки, фонари и много снега. Под одним из фонарей стоял мужчина с портфелем, похожим на тот, что Эрик сейчас держал в руках, а вверху было написано слово «Зима». Рисунок вышел очень атмосферным, и было трудно поверить, что полковник набросал его так быстро, буквально на коленке. Смущало лишь то, что слово «Зима» было написано с большой буквы.