Интерлюдия

Лютик, Полвека поэзии(фрагмент черновика, текст, который ни разу не вошел в официальные издания)



Воистину, ведьмак многим был мне обязан. И с каждым днем все больше.

Визит к Пиралу Пратту в Равелин, завершившийся, как вы знаете, бурно и кроваво, принес, однако, и определенные плоды. Геральт напал на след похитителя своих мечей. В известной мере моя в том заслуга, ибо я, благодаря своей смекалке, в Равелин Геральта направил. А назавтра я же, не кто иной, новым оружием Геральта обеспечил. Не мог я смотреть, как он ходит безоружным. Скажете, что ведьмак не бывает безоружным никогда? Что это натренированный во всех видах боя мутант, нормального человека вдвое сильнее и вдесятеро быстрее? Который трех вооруженных бугаев дубовой бондарской клепкой вмиг наземь отправляет? Что к тому же магией владеет, своими Знаками, которые оружие сами по себе совсем неплохое представляют? Правда. Но меч – это меч. Постоянно твердил он мне, что без меча будто голым себя чувствует. Вот я его мечом и снабдил.

Пратт, как вы уже знаете, отблагодарил нас с ведьмаком финансово, не слишком щедро, но лучше, чем ничего. На другой день с утра, как мне Геральт и поручил, я поспешил с чеком в филиал банка Джанкарди. Отдал чек на инкассацию.

Стою я, оглядываюсь. И вижу, как кто-то ко мне внимательно присматривается. Женщина, не старая, но и не молодка уже, одета элегантно и со вкусом. Не привыкать мне к дамским восхищенным взглядам, мою мужскую хищную красоту многие женщины находят неотразимой.

Женщина вдруг подходит, представляется как Этна Асидер и говорит, что знает меня. Тоже мне сенсация, все меня знают, слава опережает меня, куда бы я ни направился.

– Дошла до меня весть, – говорит она, – о дурном событии, что случилось с твоим другом, милсдарь поэт, с ведьмаком Геральтом из Ривии. Знаю, что оружие он утратил и что новое нужно ему срочно. Знаю также, как трудно достать хороший меч. Так вышло, что как раз я таким мечом и обладаю. От мужа-покойника остался, да смилуются боги над его душой. Как раз в банк я и пришла, чтоб этот меч в деньги обратить, ибо зачем вдове меч? Банк этот меч оценил и готов принять его в реализацию. Мне же, однако, срочно наличные нужны, дабы долги покойника оплатить, не то загрызут меня кредиторы. Так вот… – И с этими словами берет дама сверток из дамаскина и развертывает его, меч доставая. – Чудо, говорю я вам. Легкий, словно перышко. Ножны элегантные и скромные, рукоять из кожи ящерки, гарда позолочена, в рукояти яшма с голубиное яйцо. Достаю его из ножен и глазам не верю. На клинке, прямо над гардой, выбит штамп в виде солнца. И сразу за ним надпись: «Не доставай без нужды, не прячь без славы». Клинок, значит, кован в Нильфгаарде, в Вироледе, городе, на весь мир своими мечами знаменитом. Касаюсь лезвия кончиком пальца – ну что твоя бритва, говорю вам.

Я, конечно, не вчера на свет родился, ничего по себе не показываю, смотрю равнодушно, как банковские служащие крутятся, а какая-то тетка латунные ручки полирует.

– Банк Джанкарди, – говорит вдовица, – меч оценил в двести крон. В реализации. Но если за наличные на руки, то отдам за сто пятьдесят.

– Хо-хо, – отвечаю. – Сто пятьдесят – это мешок денег. За столько целый дом купить можно. Если небольшой. И в предместье.

– Ах, милсдарь Лютик, – дама руки заламывает, слезу роняет. – Издеваетесь надо мной. Жестокий вы человек, так на вдове наживаться. Но что делать, нет у меня выхода, будь по-вашему: за сто.

И таким вот образом, дорогие мои, я и решил проблему ведьмака.

Мчусь со всех ног в «Под Крабом и Морской Щукой». Геральт уже там сидит над яичницей с беконом, ха, у рыжей ведьмы на завтрак опять небось был один сыр с зеленым луком. Подхожу и – трах! – меч на стол. Он прям окаменел. Ложку бросил, оружие из ножен тянет, осматривает. И лицо как каменное. Но я привык уже к его мутации, знаю, что эмоции ему недоступны. Будь он не знаю насколько счастливым и восхищенным, по нему нипочем не поймешь.

– Сколько ты за это заплатил?

Хотел было я ответить, что не его это дело, да вовремя вспомнил, что его же собственными деньгами рассчитывался. Ну и признался. Он мне руку пожал, слова не говоря и выражения лица не меняя. Вот такой он и есть. Простой, но искренний.

И говорит мне, что уезжает. Один.

– Я бы хотел, – говорит (не успел я даже возмутиться), – чтоб ты остался в Кераке. И был тут глазами моими и ушами.

Рассказал мне, что с ним вчера случилось, и о беседе своей ночной с принцем Эгмундом. И все время вироледским мечом забавляется, словно ребенок новой игрушкой.

– Не планирую, – подвел он итог, – принцу служить. А равно и участвовать в королевской свадьбе в августе в качестве личной охраны. Эгмунд и твой кузен уверены, что скоро поймают похитителя моих мечей. Не разделяю их оптимизма. Но в целом это даже к лучшему. Будь у него мои мечи, Эгмунд имел бы на меня рычаг давления. Но лучше я поймаю вора сам, в Новиграде, в июле, перед аукционом у Борсоди. Верну мечи и больше в Керак ни ногой. Ты же, Лютик, держи рот на замке. О том, что рассказал нам Пратт, никто не должен знать. Никто. В том числе твой кузен, инстигатор.

Поклялся я ему, что молчать буду, как могила. Он же странно на меня смотрел. Словно бы не доверял.

– Однако всякое случиться может, – продолжил, – так что надо иметь запасной план. Хотелось бы на этот случай побольше знать об Эгмунде и его родичах, обо всех возможных претендентах на трон, о самом короле, обо всей королевской семейке. Хотелось бы знать, что они планируют, что замышляют. Кто на чьей стороне, какие тут фракции существуют и так далее. Ясно?

– Литту Нейд, – говорю я ему, – вовлекать в это дело не хочешь, как я понял. И думаю, что правильно. Рыжая красавица наверняка прекрасно разбирается во всем том, что тебя интересует. Но слишком многое ее со здешней монархией связывает, чтоб она решилась на двойную лояльность – это во‑первых. Второе, лучше ей не знать, что ты вскоре исчезнешь и больше не появишься. Ибо реакция ее может быть слишком бурной. Чародейки, как ты уже имел случай заметить, не любят, когда кто-то исчезает.

– А что до остального, – заверяю я его, – можешь на меня рассчитывать. Глаза и уши буду держать открытыми и направленными точно туда, куда надо. А местную семейку королевскую я уже узнал, да и сплетен наслушался вдоволь. Милостиво правящий тут Белогун наплодил обильное потомство. А жен менял довольно быстро и легко, причем как только новую себе присмотрит, так старая очень удобно с белым светом прощается, удивительным капризом судьбы внезапно сраженная такой немочью, против которой медики бессильны. И таким вот образом у короля сегодня четыре законных сына, и все от разных матерей. Дочек несчитанное количество, да и считать их не стоит, ибо на трон претендовать не могут. И внебрачных детей тоже не считаю. Стоит заметить, однако, что все значимые посты да должности в Кераке занимают мужья королевских дочек, и единственное исключение мой кузен Ферран. А внебрачные сыновья управляют торговлей и мануфактурами.

Смотрю, ведьмак слушает внимательно.

– Четверо же законных сыновей, – продолжаю я рассказ, – по старшинству располагаются так. Первородный сын, имени его я не знаю, ибо при дворе упоминать его запрещено, разругался с отцом и уехал, и след его потерян, и никто больше его не видел. Второй, Элмер, под замком сидит, умственно больной пьяница, якобы это государственная тайна, но в Кераке каждый ее знает. И реальных претендентов двое, Эгмунд и Ксандер. Ненавидят друг друга, а Белогун ловко этим пользуется, обоих держит в неуверенности, да плюс еще порой напоказ выделяет и манит обещаниями наследства кого-нибудь из незаконных. А сейчас вдобавок слухи пошли, будто пообещал корону сыну, что родит ему новая жена, та самая, на которой в Ламмас официально женится.

– Мы с кузеном Ферраном, – говорю дальше, – считаем, однако, что это пустые лишь обещания, которыми старый хрен надеется молодуху склонить к постельным подвигам. Что Эгмунд и Ксандер единственные реальные наследники трона. Даже если это потребует дворцового переворота, то кто-то из них его совершит. Через кузена я с обоими познакомился. Оба они… ну такое впечатление у меня сложилось… скользкие, будто говно в майонезе. Если понимаешь, что я этим хочу сказать.

Тут Геральт мне подтвердил, что понимает, что у самого такое же впечатление осталось от разговора с Эгмундом, только не умеет, мол, так же красиво в слова облечь. А потом задумался глубоко.

– Скоро вернусь, – говорит он наконец. – А ты тут действуй и следи за всеми делами.

– Пока не попрощались, – отвечаю, – будь другом, расскажи немного об ученице твоей чародейки. О прилизанной этой. Это настоящий розовый бутон, чуть-чуть поработать над ним, и расцветет он предивно. Я вот и решил, что пожертвую собой…

Вот тут-то у него лицо изменилось. И как даст он кулаком об стол, аж кружки подскочили.

– Лапы свои подальше от Мозаик держи, менестрель, – так он ко мне, без крохи уважения. – Выбей ее у себя из головы. Не знаешь, что ученицам чародеек строго запрещен даже самый невинный флирт? За самое малое такое прегрешение Коралл ее объявит недостойной учебы и вернет в школу, а это для ученицы страшный позор и потеря лица, я слыхал даже о самоубийствах из-за такого. А у Коралл шуток не бывает. Нет у нее чувства юмора.

Хотел я ему посоветовать, чтоб щель в заднице попробовал ей куриным перышком пощекотать, такой маневр даже самых унылых веселит. Но смолчал, ибо знаю его. Не терпит, когда об его женщинах неосмотрительно отзываются. Даже о тех, которые на одну ночь. Так что честью ему поклялся, что невинность прилизанной адептки из своего расписания вычеркну и даже подкатывать не буду.

– Если уж так тебе приспичило, – говорит он мне на прощание, повеселев, – то знай, что познакомился я в местном суде с одной госпожой адвокатшей. Похоже, она не против. Вот с ней попробуй пофлиртовать.

Вот те на. Это что же, мне с правосудием трахаться, что ли? Но с другой стороны…