Перед отъездом Сюань Цзи в последний раз – в порядке одолжения Сяо Чжэну – тщательно осмотрел внутренним взором все Главное управление. Странное дело, в последние несколько дней у Сюань Цзи полностью пропал аппетит и он страдал от бессонницы – даже старина Сяо заметил, что он выглядит как заядлый курильщик опиума времен старого Китая. Однако его чувства все сильнее обострялись, а границы божественного сознания со дня возвращения из Дунчуаня все больше расширялись. Сюань Цзи мог все здание обозреть снизу доверху, не выходя из кабинета.
Пока его божественное сознание перемещалось по этажам, некоторые чувствительные «особенные», сами не зная почему, невольно понижали голос, золотой дракон в холле неподвижно приник к колонне, склонив голову, скукожились даже листья сциндапсуса золотистого, чьи побеги разрослись по всему офису Отдела ликвидации последствий.
После проверки и завершения операции по аресту всех причастных в Главном управлении полный контроль над ситуацией перешел к старине Сяо и его команде, которые только и успевали проводить допросы и другие следственные мероприятия. Сюань Цзи же решил, что тут ему делать больше нечего, и собрался сбежать с работы пораньше, чтобы направиться прямиком в аэропорт. С одной стороны, он хотел прояснить мотивы социально опасного элемента – иными словами, его величества. С другой… С того самого момента, как Сюань Цзи распрощался с Шэн Линъюанем, он ощущал такое же «тревожное расстройство сепарации», как после «разлуки» с Мечом Судьбы. Если днем он еще мог подыскать себе занятие и отвлечься, то ночью тревога накатывала с новой силой. Хотя во сне он то бывал человеком-невидимкой, то просто держал меч в руках, он всегда, точь-в-точь как студент в лингафонном кабинете, твердил одно и то же: «Ваше величество»… А то и вовсе фамильярное «Линъюань».
Сюань Цзи чувствовал, что если он не решит эту проблему, то в будущем, даже сделай он хорошую карьеру, он попросту не сможет найти вторую половину!
Поскольку рабочий день еще не закончился, о служебных автобусах нечего было и думать, так что Ло Цуйцуй не мог упустить шанс подлизаться к начальству и тут же вызвался подбросить директора Сюаня до города. Заодно Ло Цуйцуй и сам улизнул бы с работы раньше положенного. Но Сюань Цзи не хотелось, чтобы все знали, куда он направляется, а кроме того, при виде знававшей лучшие времена машинки Ло Цуйцуя ему стало неловко обременять того расходами на бензин, и он начал отнекиваться от предложения под предлогом того, что им «не по пути». В соответствии с неписаным кодексом поведения двуличных наемных служащих они долго взаимно расшаркивались, пока наконец после третьего обмена репликами Ло Цуйцуй не сдался: вспомнил, что они с директором Сюанем живут в прямо противоположных концах города, прикинул расходы на бензин из-за вечерних пробок и не стал слишком уж настаивать, согласившись высадить Сюань Цзи на остановке.
Можно экономить деньги, но экономить на любезности нельзя ни в коем случае. Ло Цуйцуй не только довез Сюань Цзи до остановки, но и вместе с ним дождался автобуса, со всей возможной обходительностью усадил его и только потом сам сел в машину и поехал домой.
Дорога от горы Сишань до аэропорта занимала два часа. Сюань Цзи хотел сперва скоротать время в какой-нибудь игре, но пальцы сами собой, помимо его воли, снова открыли ролик, который скинул старина Ван. Лишь посмотрев его в седьмой или восьмой раз, он опомнился и в отчаянии стукнул телефоном по собственному лицу.
Да что с ним такое? Любовная лихорадка на поздней стадии?
Именно в тот момент, когда он пребывал в растрепанных чувствах, что-то вдруг коснулось его божественного сознания.
Хм?
Сюань Цзи поднял голову и осмотрелся: ощущение пришло с запада… со стороны Главного управления?
Но ведь он уже выехал за пределы заповедника Сишань, где находилась штаб-квартира Бюро. По гладкой пригородной дороге автобус мчался как стрела, – за это время он уже миновал шесть или семь километров.
Сюань Цзи нахмурился и помотал головой. Он почти не спал в последние дни, но если это ощущение ему все же не померещилось, то, чтобы уловить происходящее в Бюро с такого расстояния, нужно было стать человеком-радиовышкой.
Впрочем, у такого превращения были бы свои плюсы – не пришлось бы платить за связь.
Но на всякий случай он все-таки позвонил Сяо Чжэну.
Номер был занят.
Телефон Сяо Чжэна разрывался. На всех этажах Главного управления царила неразбериха: система электроснабжения внезапно вышла из строя, первый аварийный генератор отказал, и почти целую минуту во всем здании не было электричества. Когда наконец включился второй аварийный генератор, повсюду разнесся оглушительный вой сирены.
– Откуда сигнал тревоги?
– Минус шестидесятый этаж! Кто-то проник в запретную зону!
Сяо Чжэн только что арестовал целую группу высокопоставленных сотрудников Бюро и до сих пор был как на иголках. Он мигом перепугался, в голове в мгновение ока пронеслись семьдесят-восемьдесят теорий заговора – на минус шестидесятом этаже хранилось немало опаснейших предметов, повреждение печати на любом из них грозило катастрофой. Он поспешно отправил команду из лучших оперативников охранять начальника Хуана, а сам, тоже в сопровождении, поспешил вниз.
– Сектор А: защитное поле не нарушено…
– Сектор В: аномалии отсутствуют.
– Сектор С: свет воспрещен, инфракрасная сеть… не работает, она как раз перезапускается после отключения электроэнергии.
Минус шестидесятый этаж пришел в полную боевую готовность, обстановка была крайне напряженная, как в карантине во время чумы.
Спустившись, Сяо Чжэн первым делом бросился проверять мутировавшую Зеркальную бабочку. Она по-прежнему тихо-мирно порхала под стеклянным колпаком, забавляясь изменениями личиков на крыльях. Он коротко, с облегчением выдохнул.
– Почему прервалась подача электричества? Чем вообще занимаются эти бестолковые штабные снабженцы? – проговорил он.
И тут по внутренней радиосвязи раздался чей-то голос:
– Блокировать поврежденный выход, блокировать поврежденный выход…
– Сектор W, помещение 14, повторяю, сектор W, помещение 14, запрашиваю подкрепление у всех отделов!
– Сектор W? – в недоумении пробормотал на бегу один из оперативников. – Но ведь там всякий хлам складируют, разве нет?
В названном секторе минус шестидесятого этажа хранились предметы, прошедшие через процедуру обезвреживания, но тем не менее по результатам оценки все еще представляющие некоторую угрозу.
Сяо Чжэн широким шагом вошел в кабинет администратора сектора W и отодвинул в сторону самого администратора, который не смел даже пикнуть. Проницательному Сяо Чжэну хватило одного взгляда, чтобы увидеть проблемы: защитное поле явно было нарушено не пару минут назад – на многих участках не осталось даже следов энергии.
Его ледяной взгляд метнулся на администратора.
– Почему защитное поле в таком состоянии? Как давно вы его не проверяете?
Администратор ссутулился и втянул голову в плечи так, словно пытался покончить с собой, пронзив подбородком грудь. Запинаясь, он заговорил:
– Все опасные объекты сектора W обезврежены, поэтому…
– Поэтому ты можешь прохлаждаться? – резко повысил голос Сяо Чжэн. – Как долго не было проверки и ремонта, я тебя спрашиваю?! Протоколы обслуживания мне сюда!
– Директор Сяо, взгляните, – кто-то из оперативников уже нашел и достал рапорты о проверке защитного поля сектора W. – В последний раз защитное поле проверяли и обновляли три года назад.
Сяо Чжэн онемел.
Работники внешних подразделений ни во что не ставили человеческую жизнь, работники внутренних служб халатно относились к своим обязанностям. Каких же масштабов бардак оставил после себя прежний начальник?
Директор Сяо весь побагровел от гнева, словно вулкан перед извержением, и тут раздался чей-то беспечный голос:
– Ай-яй-яй, ничего себе, что за новости! Оказывается, в секторе W есть что красть? Неужели в столице стало модно воровать всякое старье? Надо почаще заглядывать в Главное управление!
– Ван Цзэ, – вены на висках Сяо Чжэна вздулись. – Ты меня довести хочешь? Если ты не за тем, чтобы помочь, – катись подальше отсюда.
Ван Цзэ просунул голову в дверь.
– Директор Сяо, только одно – вы выяснили, что именно пропало?
– Погодите немного, мы как раз все проверяем, – откликнулся оперативник, осматривающий место происшествия.
Ван Цзэ закатил глаза, вразвалочку зашел внутрь, приобнял за шею трясущегося от страха администратора и принялся увещевать окружающих:
– По сути, сектор W – пункт приема утиля, вор наверняка заблудился. Если здесь что и украли, никаких тяжких последствий это не повлечет. Жара стоит, сушит траву[36] – огонь в печенке как наяву…
– Нашел! – вдруг перебил его оперативник. Луч фонарика метнулся по плотным рядам напоминающих гробы контейнеров. Все они были выкрашены белой краской, на каждом вырезана защитная печать. В углу между ними чернел провал, как от выбитого зуба, – там не хватало контейнера.
Сяо Чжэн и Ван Цзэ посмотрели в ту сторону и оба мгновенно изменились в лице.
– Докладываю: пропал осколок меча по имени Чжичунь.
Янь Цюшань проснулся в юйянской гостинице. На дне безжизненных, словно камни, глаз плескалось отчаяние. Некоторое время он неотрывно глядел на белый потолок, пока его душа возвращалась из западни кошмара.
Он откинулся на подушку, глубоко выдохнул и нащупал металлический обломок на груди.
Нагретый его телом, металл казался теплым.
Чжичунь был древним духом меча. Несмотря на то, что тело-клинок уничтожили, его все равно заперли под строгой охраной на минус шестидесятом этаже. Ни в жизни, ни в смерти он так и не обрел покоя.
Этот небольшой обломок в полцуня длиной… все, что осталось у Янь Цюшаня.
Близился вечер. В торговом районе началось оживление. Откуда-то доносилось пение сюня, оно проникало повсюду и как будто неотвязно звучало в ушах Янь Цюшаня. Когда только раздались первые звуки, ему показалось, что мелодия переливчатая и успокаивающая, но потом он ненадолго прислушался и распознал в песне невыразимое безмолвное одиночество, словно путник, не знающий, куда держать путь, присел отдохнуть посреди необъятного мира, как Хо-син[37], с вышины взирая на тридцать три провинции[38].
Неудивительно, что такая унылая мелодия навеяла ему путаные сны.
Янь Цюшань перевернулся на бок и встал. Из кармана пальто он вынул помятый звукоизолирующий амулет, удостоверился, что тот все еще действует, и сразу наклеил его на окно, отгородившись от звука сюня.
Умываясь, он бросил взгляд на свое отражение и увидел, что под глазами темнеют синяки, белки густо налились кровью, а давно не бритая как следует щетина росла вкривь и вкось, как сорная трава. Из зеркала на него смотрел преступник в бегах, и, не в силах больше видеть себя таким, Янь Цюшань вынул из кармана нож-мультитул и начал бриться.
Тут в дверь постучали, и с той стороны раздался голос слепца:
– Господин Нянь, ужин готов.
Янь Цюшань, до того пребывавший в задумчивости, отвлекся и случайно порезался – на подбородке появилась небольшая царапина.
– Ничего страшного, – машинально откликнулся он.
И произнеся эти слова, Янь Цюшань застыл.
Мелькнувшая только что во сне сцена вдруг прояснилась…
В его жизни никогда не было раз и навсегда установленного распорядка. Раньше, когда он служил в «Фэншэнь», зачастую, проснувшись, он сразу мчался на срочное задание, наспех плеснув в лицо ледяной воды да натянув первую попавшуюся одежду. Все эти годы он поддерживал приемлемый человеческий облик только благодаря заботе Чжичуня. Чжичунь каждый день аккуратно складывал нужную одежду у изголовья кровати, чтобы, не продрав толком глаза, даже в полном смятении Янь Цюшань не надел ее наизнанку. Иногда, пока он спал, Чжичунь его даже брил.
Первое время получалось у него не очень хорошо – электробритвы тогда еще не вошли в обиход, и Чжичунь то и дело отвлекался, засмотревшись на спящего Янь Цюшаня. Янь Цюшань же во сне никогда не лежал спокойно, и порой Чжичунь случайно задевал лезвием его подбородок, после чего весь день себя корил и не мог простить допущенной оплошности. В конце концов Янь Цюшань привык каждый раз, когда чувствовал в полусне боль, машинально отвечать: «Ничего страшного».
Слепец озадаченно переспросил из-за двери:
– В каком смысле «ничего страшного»?
– Ни в каком. – Взгляд Янь Цюшаня похолодел, он быстро смыл капли крови с подбородка. – Идем.
– Судно подготовили, завтра утром выдвигаемся, – шепнул слепец Янь Цюшаню, пока они вместе спускались по лестнице. – Вы – ключ к нашему успеху…
Солнечный луч проник в номер Янь Цюшаня на четвертом этаже. Прикрепленный к окну звукоизолирующий амулет вдруг затрепетал сам по себе, за окном заклубилась черная дымка, а в стекле отразился расплывчатый силуэт человека. Он вскинул руку, и несколько почти незаметных струек черного тумана вылетели из глубины номера, тонкими нитями обогнули амулет на окне и вернулись в центр его ладони.
Черная дымка, а вместе с ней силуэт, рассеялась. Через пару минут новоиспеченный кумир молодежи Юйяна – Шэн Линъюань – незаметно выскользнул с черного хода гостиницы, где остановился Янь Цюшань. Наслаждаясь кокосовым ветром, он неспешно направился обратно в кофейню «зарабатывать» на жилье.
Так значит, этот «господин Нянь», гаошань по крови, – тот самый Янь Цюшань, о котором судачили в Бюро.
Шэн Линъюань только что воспользовался шаманскими чарами «Обратного потока», вплетя их в «Убаюкивающую песнь». Память господина Няня стала для него открытой книгой – однако книга оказалась объемной, но бессодержательной, что называется, в купчей три листа, а про осла ни слова. О занятиях Янь Цюшаня сон не рассказал практически ничего, и его величество, смотря чужие грезы, только больше раздражался.
Шэн Линъюань нетерпеливо препарировал подсмотренный сон.
Янь Цюшань был, можно сказать, чуть ли не голубых кровей «особенных»: его предки из гаошань впоследствии породнились с несколькими демоническими кланами. На протяжении уже двух поколений «особенных» в его семье не рождалось, все жили как обычные люди, и лишь Янь Цюшань благодаря какому-то атавизму оказался редким дарованием. По оценке Шэн Линъюаня, по своим природным задаткам он не уступал демонам-полукровкам первых поколений ведомства Цинпин. Он был еще совсем молод, но, потрать он пару сотен лет на тренировки, кто знает, может, из него и вышел бы толк.
К сожалению, в этой жизни юноша уже ничего не добьется: он оказался до абсурдного сентиментален, и, когда сердце его разбилось, он потерял всякое стремление к совершенствованию.
Древний меч Чжичунь передавался в семействе Янь из поколения в поколение, но линия передачи несколько раз прерывалась, и его историю уже никто не знал. Все эти годы дух меча спал крепким сном, и семейство Янь хранило меч в стеклянном ящике как антиквариат. В два года Янь Цюшань тяжело заболел, и тогда же резко пробудились его особые способности – все металлические вещи в доме расплавились и застыли снова, превратившись в образцы авангардизма. Проснулся и дух меча, несколько тысяч лет крепко спавший в своем клинке, и признал мальчика хозяином.
У меча по имени Чжичунь была долгая история, его дух находился в самом расцвете сил, однако он будто впервые увидел этот мир. Поначалу он был бестолковым и невежественным, простодушным, как чистый лист, не умел толком говорить, а его умственное развитие соответствовало развитию его маленького хозяина, произносившего свои первые слова, так что ни один не казался другому глупее, чем он сам.
Человек и меч всегда были вместе, во всем полагаясь друг на друга: от невинной детской привязанности до житейских невзгод, от отчужденности до бури чувств… Шэн Линъюань равнодушно относился к таким дурацким, но обыденным вещам, как влюбленность по уши, но весь сон Янь Цюшаня, длившийся целый час, состоял из нее одной, так что наблюдатель заскучал и порой испытывал желание стукнуть сновидца как следует, чтобы тот проснулся, а потом снова заснул и увидел нормальный сон.
Впрочем, меч Чжичунь в этом сне проявил себя весьма интересным образом.
Всеслышащий, последний из великих мастеров-оружейников народа гаошань, что умели создавать духов сосудов, был приемным сыном правителя гаошань, погребенного в море недалеко от Юйяна. Некогда этот приемный сын был заложником Шэн Линъюаня, а правитель гаошань пожаловал своему приемному сыну собственную царскую фамилию Вэй и имя Юнь.
После смерти Вэй Юня достать русалочьи кровь и жир становилось все труднее, и Искусство литья сосудов постепенно пришло в упадок. Впоследствии Шэн Линъюань истребил весь царский род гаошань и сжег дотла все три тысячи древних книг, касающихся этого умения. Когда двадцать лет спустя он отрекся от престола, оно уже считалось утраченным.
Чжичунь, прекраснейший дух меча, должно быть, был создан еще до той эпохи.
Тогда он и вправду существовал уже очень долго.
За три с лишним тысячи лет его сосуд остался в целости и сохранности, а сам дух меча был неотличим от настоящего человека. В Чиюань духи оружия смогли прожить столько лет и сохранить разум даже несмотря на то, что все их сосуды испортились, а значит, в свое время они были поистине лучшими из лучших. Но, судя по состоянию Чжичуня, он определенно являлся «драгоценным мечом».
Почему же он никогда не слышал о нем?
И что за мастер создал его?
Хоть вечерний ветерок и был мягким, у Шэн Линъюаня снова начала побаливать голова. Он и сам не помнил, когда начал страдать мигренями. Головная боль была все равно что гнойник в кости, который постоянно напоминал о себе при жизни и исчезал только со смертью, так что боль эта длилась бесконечно. Мало того, что он вернулся из ущелья Чиюань с пустыми руками, так еще и головные боли после этого путешествия участились.
Он невольно ускорил шаг и вдруг услышал хруст. Шэн Линъюань приостановился, опустил взгляд и увидел, что под его ногой треснула каменная плитка.
«Обратный поток» действительно может отражаться на хозяине чар, однако Янь Цюшань по большому счету лишь простой смертный, за плечами которого была всего-то пара-тройка десятилетий совершенствования. В глазах Шэн Линъюаня его божественное сознание было не сильнее, чем у муравья, и оно никак не смогло бы на него повлиять. К тому же его величество не имел слабостей в виде привязанностей и эмоций. От природы социопат, он давным-давно отринул все семь чувств, а печали и радости людские лишь нагоняли на него сон, который он стряхивал усилием воли. Разве мог какой-то пустяк поколебать его внутреннее равновесие?
Так что же вдруг вывело его из себя? Не разбавленная же кровь клана гаошань в жилах Янь Цюшаня?
Шэн Линъюань повернул голову и посмотрел в сторону Южного моря, вдыхая особенный, присущий только морю, запах – соленой воды, рыбы… Усилием воли он подавил нахлынувший на него кровожадный порыв.
Юйян… В древности он звался Гаолин – вот уж куда он меньше всего хотел бы вернуться.
Юйяну грозило попасть в черный список и у Сюань Цзи. Прибившись к туристической группе, он напряженно раздумывал, как же поприветствовать Гу Юэси, удивленно смотревшую на него с расстояния всего в один метр.
Командир второго подразделения, ну и совпадение!
Вы тоже после командировки решили на выходные сбежать от холодов на юга?
Разумеется! Чтобы сэкономить на билете, вылетел в тот же день ночным рейсом.
В общем, как ни крути, выходило неловко. Сюань Цзи смирился со своей участью, оскалил зубы в улыбке так, словно страдал пародонтитом, и, повернувшись к Гу Юэси, механически помахал ей рукой.
«Твою мать, – подумал он, – так и знал, что лучше было добираться своим ходом».