3

На последний экзамен Лиза не пошла.

После похорон – на которых она, кстати, не плакала – легла на диван и пролежала так месяц.

И Ритка, и Полечка переживали: пытались накормить, предлагали погулять, просто звали к себе. Лиза просила оставить ее в покое.

Первого сентября Ритка пошла в свой Кулек, куда, как ни странно, поступила. Хотя что странного – Полечка дала приличную взятку. Ритка стала студенткой, а Лизе надо было устраиваться на работу.

Надо было начинать новую жизнь – и научиться на нее зарабатывать.

Полы мыть не хотелось: вспоминала мам-Нинины руки, больную спину и вздрагивала.

На кассиршу, как и на продавца, нужно было учиться.

На Главпочтамт искали уборщиц и сортировщиц посылок. Работа тяжелая, зарплата копеечная, но на что могла Лиза рассчитывать? Решила подумать.

А уже на следующий день в магазине «Свет» напротив дома увидела объявление, что требуется кладовщица.

– Считать хоть умеешь? – сурово спросил ее пожилой и одышливый заведующий. – Дел не натворишь? Должность материально ответственная, если что – сядешь. Усекла?

Лиза улыбнулась:

– Да у меня по математике пятерка!

Испуга не было. Тоже мне, высшая математика – сосчитать и оформить двадцать коробок!

На складе ей выделили закуток. Стол, стул, счетная машинка, пара толстых канцелярских журналов. В углу, на табуретке, стояла литровая банка с кипятильником, открытая пачка рафинада и мутная, сто лет не мытая чашка.

Лиза выкинула рафинад, отмыла чужую чашку и убрала на полку. Принесла из дома свою, купила любимое овсяное печенье, а Полечка дала банку вишневого варенья. Как-нибудь проживем!

Работа была несложной. Товар принимали три раза в неделю – пересчитай, сверь с накладными, подпиши счета-фактуры и разложи все по полкам.

Настольные лампы, бра и абажуры были легкими, а вот многорожковые люстры с металлическими аксессуарами да редкие хрустальные – неподъемными. Помогал вечно поддатый, добродушный грузчик Пашка.

Пашка любил посидеть на складе и поговорить «за жизнь». Точнее – пожаловаться на судьбу. А пожаловаться было на что: с женой Пашка был в разводе, но проживал на одной жилплощади, в коммуналке, вместе с бывшей тещей и дочкой Маринкой.

Пашка спал на надувном матрасе под подоконником, и утром матрас требовалось собрать и убрать вместе с бельем. А комната, между прочим, была Пашкина.

Обиженный на судьбу и бывшую жену, Пашка поносил приезжих, уверенно считая, что им – лимите! – от них – москвичей! – нужна только прописка с жилплощадью.

– Одна сплошная корысть! – утверждал он. – Лиз, при любом раскладе! Не выходи за приезжего, Лизка, ты девка красивая! Послушай опытного товарища!

– Да я и не собираюсь, – смущалась Лиза. – Зачем мне замуж?

– А если надумаешь, возьми меня! – ржал опытный товарищ. – Не подведу!

В день зарплаты Пашка прятался у Лизы на складе – забирался на верхнюю полку стеллажа и, по-покойницки сложив на груди руки, замирал и почти не дышал. Надеялся, что бывшая его не найдет.

Но бывшая, наглая и громогласная Людмила, его находила и отбирала зарплату.

Пашка ругался, плакал как ребенок, а настырная баба, крашенная в огненно-красный цвет, приговаривала, запихивая деньги в потрепанную сумочку:

– Все равно пропьешь, сволочь. А так хоть пальтишко Маринке справлю!

И в завершение хлопала бывшего сумочкой по голове.

– Что делать, Лизка? – жалобно спрашивал Пашка. – Найди мне невесту, а? Нет, правда, чего лыбишься? Только хорошую, чистоплотную найди! А я квасить брошу, ей-богу, брошу! Ты ж меня знаешь!

– Я? – удивлялась Лиза. – Да что я про тебя знаю! Кроме одного: ты, Паша, трепач.

Но они подружились.

В обед Пашка бегал за теплыми бубликами и свежим кефиром, а после работы отстаивал очереди в китайском домике-пагоде, зная, как Лиза любит кофе и хороший чай.

* * *

В один из дней Лиза заметила, что домой Пашка не собирается.

Спросила. Тот буркнул:

– Некуда мне. Выгнала меня рыжая стерва. И замок поменяла. Сказала, если вернусь – сдаст в ментовку.

Что делать? Жалко же человека. И Лиза пригласила Пашку к себе.

Зайдя в ее комнату, Пашка присвистнул:

– Ну и хоромища у тебя! Почти две комнаты! Слушай, а сдай мне нишу? А еще лучше – выходи за меня замуж!

И – снова-здорово: пить брошу, зашьюсь, устроюсь на вторую работу, убираться буду, харчи готовить…

– Я щи умею варить, рассольник, – перечислял Пашка, откладывая на пальцах. – Ты, Лиз, правда, подумай!

– А кто говорил про корысть? – смеялась Лиза. – Все, хватит болтать. Вот белье, стелись. И марш в ванну!

Пашка послушно кивал и все исполнял.

Ритка дома почти не бывала, у нее началась студенческая жизнь. Полечка вздыхала:

– Одни мужики да гулянки на уме. Пустая девка. Боюсь, что вылетит из института. Ты бы узнала, а, Лиз? Как там и что, сдаст ли сессию?.. Хотя, – оправдывая дочь, вздыхала Полечка, – когда гулять-то, как не сейчас? Только бы не залетела, дура безмозглая.

Пашка то приходил, то уходил. Уходил, когда погружался в запой. Стеснялся, и где отлеживался – не говорил.

Когда из штопора, по его же словам, выходил, возвращался, виновато опускал глаза, протягивая полную сумку продуктов.

– Скромный вклад в общее дело, – смущенно вздыхал Пашка и бросался делать дела. Чинил краны, прибивал завернувшийся линолеум, пробивал засор, варил щи.

Только теперь Пашка спал в чулане, понимая, что молодой девушке неловко жить в одной комнате с чужим мужчиной.

Против Пашки Полечка не возражала – в доме мужик, и использовала Пашку как грубую рабочую силу. Принести картошки, моркови и капусты на солку нарубить. Вымыть полы, выбросить «помойку».

– Плохо без мужика, – говорила Полечка. – Всю жизнь одна, а так и не привыкла.

Пашка был и просто на подхвате. Идя с работы, Полечка занимала очередь за дефицитом – будь то мясо или куры, мандарины или маринованные огурцы, свежий карп или швейцарский сыр. Звонила Пашке из автомата, и он появлялся как двое из ларца, тут как тут, и вставал в занятую очередь.

– Не мужик, а золото, – смеялась Полечка. – Если б не такой доходяга и алкаш – ей-богу, пошла б за него!

Алкашом Пашка не был, он был пьяницей.

– В чем разница? Да пожалуйста! – объяснял Пашка. – Алкаш завязать не может, а пьяница может. При способствующих положительных обстоятельствах!

И многозначительно поднимал вверх указательный палец.

Он очень старался угодить. Мыл огромные окна, стирал тяжеленные шторы, драил полы и потрескавшуюся плитку, чистил картошку, пек блины, бегал за сигаретами для Ритки, убирался на могиле мам-Нины… Словом, был на все руки.



Но однажды пропал – ни «домой», ни на работе не появлялся.

Через месяц Лиза пошла в милицию.

Первый вопрос был:

– А вы ему кто?

– Никто, – растерялась Лиза. – Просто подруга.

Милицейский отмахнулся от нее, как от досадливой мухи.

– Не мешайте, гражданочка, работать.

Лиза сходила и к Пашкиной бывшей, но в квартиру ее не пустили, грубо послали и пригрозили милицией.

Искать было негде, решили просто ждать.

А вдруг?

Но предчувствие было плохое.

Да уж, привыкли они к горемыке Пашке, привязались. Хорошим он был человеком. И вскоре снова потек кран, перекосилось окно и начал заедать входной замок. И как-то сразу все посыпалось, сломалось, заскрипело – словно квартира тосковала по Пашке и его умелым рукам.

– Лишились мы своего завхоза, – грустно вздыхала Полечка.

Спустя полгода, посреди ночи, Лиза вспомнила, что Пашка собирался в лес за березовым соком. Мыл банки и прочел целую лекцию, как полезен березовый сок.

«Наверное, заблудился и сгинул в лесу… Или случилось что-то ужасное! Но кому было нужно убивать безобидного Пашку?»

Лиза гнала эти мысли, но на душе было черно.

А к Новому году Полечка огорошила новостью: сообщила, что собралась замуж.

Надо бы порадоваться, но Лиза не знала, что сказать, и растерянно хлопала глазами.

Засвербело в носу и хотелось плакать. Пашка пропал, Ритка почти не появляется, а если и появляется, то только переночевать и почистить перышки. Теперь уйдет и Полечка…

А больше у нее никого…

* * *

Замужество Полечки обещало быть удачным: в женихах ходил пожилой и зажиточный вдовец, полковник в отставке.

– Упакованный, – затягиваясь длинной импортной сигаретой, докладывала Ритка. – Знаешь, какие у полканов пенсии? И флэт на Фрунзенской, обстановка, машина. Как тебе маман? – продолжала удивляться Ритка. – Ничего так отхватила!

Состоялось знакомство.

Иван Васильевич – поджарый, седой и вполне фактурный мужчина – гладил Полечку по руке и поднимал тосты за их «позднее счастье».

Полечка вытирала мокрые глаза и, похоже, была действительно счастлива.

После записи, как называл бракосочетание «молодой», «молодая» переезжала на мужнину жилплощадь.

Жилплощадь, большая трехкомнатная квартира в кирпичной сталинке на Фрунзенской, Полечку смущала.

Заселяться в квартиру умершей супружницы ей было неловко, и деятельная молодая требовала ремонт, перестановку, смену штор и посуды. Ремонт муж отменил, а к остальным переменам был лоялен.

И Полечка занялась разрешенным обустройством: шила новые гардины, расставляла свою посуду и прочую мелочовку в виде любимых вазочек, салфеточек, фигурок собак и картинок.

– А хрустальные люстры и ковры менять не буду, переживу, – смеялась Полечка.

Она помолодела, похорошела и расцвела.

– Ваню мне бог послал, – повторяла она, – за все мои женские муки!

Отмечать и праздновать поехали на Фрунзенскую.

Ритка ничего не придумала – квартира была большой и просторной, горели огнем отмытые Полечкой массивные хрустальные люстры, сверкала отполированная румынская мебель.

И стол Полечка накрыла как полагается, от души, приложив немало усилий. Были и знаменитые Полечкины пироги, и холодец, и заливное, и салаты.

Кроме Лизы и Ритки на свадьбу пришли две пожилые соседские пары, по виду – отставники в большом чине и их верные боевые подруги. Полечка, легкая, веселая и молодая, выгодно отличалась от тучных, напыщенных и подозрительных соседских жен, которые смотрели на невесту с нескрываемой неприязнью.

– Ну и черт с ними! – шепнула Лизе Полечка на кухне. – Жить-то с Васильичем, а не с этими бабками!

Поздравить молодых пришел племянник Васильича, студент МГИМО и будущий дипломат Дима. Дымчик, как ласково называл его дядя. Было заметно, как бездетный полковник привязан к племяннику.

Ритка быстро напилась, и ее уложили в одной из комнат. А смущенная Полечка извинялась за дочь.

Лиза мыла посуду. «Молодые» ушли в свою спальню, Ритка храпела в выделенной комнате, а Дымчик уснул на диване в гостиной.

Лиза дождалась, пока откроется метро, и, проходя мимо Дымчика, остановилась.

Она смотрела на его красивое бледное лицо, на тонкие, безвольно упавшие руки, на густые волнистые волосы и крупные, упрямо сжатые губы, – и чувствовала, как громко стучит ее сердце.



Вернувшись домой, Лиза упала на кровать и закрыла глаза.

Как мило и нежно – Дымчик! Наверняка он добрый и нежный!

Или она все придумала? Что она знает о нем? Небедный красавчик, студент. Голубые моднючие джинсы, кожаные, явно импортные, ботинки, трикотажная рубашка-батник, красивые фирменные очки. Родители за границей, в Европе, а он живет поблизости, тут же, на Фрунзенской, рядом с любимым дядюшкой. За хозяйство отвечает приходящая домработница.

Другая жизнь. Совсем другая.

А Лиза? Кладовщица магазина «Свет». Сирота, живущая в коммуналке. Разные миры, где она и где он… И тут же запретила себе думать об этом.

Да и Ритка наверняка не упустит такого кадра – очухается и возьмет в оборот, и родственнички помогут.

Сосватают дочку и племянника, и будет большая семья.

И Лиза сюда явно не вписывается. Но было понятно одно – в Дымчика она влюбилась.