Ид[3] не терпит неудовлетворения. Ид всегда ощущает напряжение нереализованного желания.
Зигмунд Фрейд
Человеческая агрессия инстинктивна. Люди не развили в себе ритуальную агрессию – запретные механизмы, обеспечивающие сохранение вида. По этой причине человек рассматривается как крайне опасное животное.
Конрад Лоренц[4]
Теперь вы меня слышите?
«Верисон»[5].
Цивилизация скатилась во вторую эпоху темных веков по кровавой дорожке, что в общем-то неудивительно, но со скоростью, какую не мог представить себе даже самый пессимистичный футуролог. Словно только и ждала этого момента. 1 октября Бог пребывал на небесах, индекс Доу-Джонса равнялся 10 140 пунктам, большинство самолетов летело по расписанию (за исключением тех, что приземлялись и взлетали в Чикаго, но ничего другого от этого аэропорта и не ждали). Двумя неделями позже небо вновь принадлежало только птицам, а фондовая биржа стала воспоминанием. К Хэллоуину все крупные города, от Нью-Йорка до Москвы, смердели под пустынными небесами, и воспоминанием стал уже весь мир, каким был прежде.
Событие, которое стало известно как «Импульс», произошло первого октября в три часа три минуты пополудни, если брать восточное поясное время[6]. Термин, разумеется, неправильный, но через десять часов после события большинство ученых, которые могли бы на это указать, или погибли, или сошли с ума. В любом случае название едва ли имело хоть какое-то значение. В отличие от последствий.
В три часа того же дня в Бостоне, на восток по Бойлстон-стрит, шагал почти вприпрыжку молодой человек, еще не оставивший заметного следа в истории человечества. Звали его Клайтон Ридделл. Чувство глубокой удовлетворенности, которое читалось на его лице, в полной мере гармонировало с пружинистостью походки. В левой руке он держал ручки плоского портфеля с защелками, как у саквояжа, в каких художники носят свои рисунки. Пальцы правой обматывала тесемка, стягивающая горловину коричневого пластикового пакета для покупок с рекламным текстом «маленькие сокровища», который мог прочитать любой, у кого возникало такое желание.
В пакете, который болтался взад-вперед, находился маленький круглый предмет. Подарок, подумали бы вы и не ошиблись. Вы могли бы также предположить, что этот Клайтон Ридделл – молодой человек, который с помощью «маленького сокровища» намерен одержать маленькую (может, даже совсем и не маленькую) победу, и вновь попали бы в десятку. В пакете лежало довольно-таки дорогое стеклянное пресс-папье с белым пушистым одуванчиком по центру. Клайтон купил эту вещицу по пути из дорогого отеля «Копли-сквер» в более скромный «Атлантик-авеню инн», где остановился. Его напугала цена, девяносто долларов, указанная на ярлычке, приклеенном к основанию пресс-папье, а еще больше осознание, что он может позволить себе такую покупку.
Ему пришлось призвать на помощь все свое мужество, чтобы протянуть продавщице кредитную карточку. Он сомневался, что решился бы на такое, если бы покупал пресс-папье себе; пробормотал бы что-нибудь насчет того, что передумал, и выскочил бы из магазина. Но пресс-папье предназначалось Шарон. Ей нравились такие безделушки, и она по-прежнему любила Клайтона. «Я буду болеть за тебя, беби», – сказала она ему за день до отъезда в Бостон. Учитывая всю грязь, которую они вылили друг на друга за последний год, эти слова тронули его сердце. И теперь он хотел тронуть ее, если оставалась такая возможность. Пресс-папье, конечно, вещица маленькая («маленькое сокровище»), но он не сомневался, что ей понравится нежный пух одуванчика в центре стеклянного шара, эдакий крошечный клочок тумана.
Звяканье колокольчиков привлекло внимание Клая к небольшому фургону, передвижному магазинчику, торгующему мороженым. Он припарковался напротив отеля «Времена года» (еще более роскошного, чем «Копли-сквер»), рядом с Бостон Коммон[7], городским парком, который занимал два или три квартала по этой стороне Бойлстон-стрит. Борт украшало написанное всеми цветами радуги над двумя пляшущими рожками с мороженым название компании: «МИСТЕР СОФТИ». Трое мальчишек сгрудились у окошка в ожидании сладкого, ранцы с учебниками лежали возле ног. За школьниками стояли женщина в брючном костюме с пуделем на поводке и две девочки-подростка в джинсах с «низкой» талией, с «Ай-подами»[8] и наушниками, которые в тот момент висели на шее, потому что девочки шептались между собой явно о чем-то серьезном, без хихиканья.
Клай встал за ними, превратив маленькую группу в короткую очередь. Он купил подарок жене, с которой еще не развелся, но уже жил врозь, по пути домой намеревался заглянуть в «Комикс суприм» и приобрести сыну новый номер «Человека-паука». А значит, мог побаловать и себя. Его распирало от желания поделиться новостями с Шарон, но он не мог связаться с ней до ее возвращения домой, в три сорок пять или чуть позже. Он полагал, что ему придется болтаться в гостинице как минимум до телефонного разговора с Шарон, в основном кружа по номеру да поглядывая на защелкнутый портфель. Так что мороженое от «Мистера Софти» обещало более приятное времяпрепровождение.
Продавец обслужил трех мальчишек: два шоколадных батончика «Дилли» и чудовищно большой рожок с шоколадно-ванильным мороженым для богатенького спонсора, который стоял по центру и, очевидно, платил за всех. Пока тот копался в мятых долларовых бумажках, которые достал из кармана модных мешковатых джинсов, рука женщины во «властном костюме»[9], прогуливающей пуделя, нырнула в сумочку на плече, чтобы вновь появиться уже с сотовым телефоном (женщины во «властных костюмах» больше не выходят из дома без сотового телефона, соседствующего с кредитной карточкой «Америкэн экспресс»). Мгновением позже женщина уже откинула крышку мобильника. За их спинами, в парке, гавкнула собака и закричал человек. В крике Клай радости не уловил, но, обернувшись, увидел нескольких людей, прогуливающихся по дорожкам, собаку, которая бежала, зажав в пасти фрисби («Разве их не положено брать на поводок?» – подумал он), акры залитых солнцем зеленых лужаек и манящую тень под деревьями. Парк представлялся идеальным местом, где человек, только что продавший свой первый графический роман[10] и его продолжение (и то и другое за огромную сумму), мог посидеть и съесть рожок с шоколадным мороженым.
Когда Клай повернул голову, трое мальчишек в мешковатых джинсах уже ушли, а женщина во «властном костюме» заказывала сандей[11]. У одной из девочек, что стояли за ней, мобильник цвета перечной мяты висел на бедре, женщина поднесла свой к уху. Клай подумал, как думал всегда, на том или ином уровне сознания, если сталкивался с подобным поведением, что нынче это действо стало нормой, тогда как раньше считалось чуть ли не нестерпимым оскорблением (да, даже если при этом ты проводил маленькую сделку с совершенно незнакомым тебе человеком).
Вставь этот эпизод в «Темного скитальца», милый, сказала ему Шарон. Та ее ипостась, которую он держал в голове, говорила часто и требовала, чтобы ей не мешали высказываться. То же самое отличало и реальную Шарон, и не имело значения, жили они вместе или по отдельности. Но по сотовому телефону она ему ничего сказать не могла. Потому что его у Клая не было.
Мобильник цвета перечной мяты заиграл первые аккорды мелодии «Крейзи фрог», которая так нравилась Джонни. Она называлась «Аксель Эф»[12]? Клай не мог вспомнить, возможно, потому, что отсекал такую информацию. Девочка, которой принадлежал телефон, сдернула его с бедра. «Бет? – Послушала, улыбнулась, посмотрела на подругу. – Это Бет». Вторая девочка наклонилась вперед, теперь слушали обе, с одинаковыми прическами под фею (для Клая они выглядели как персонажи мультфильмов, которые показывают утром в субботу, скажем, из «Энергичных девчонок»), которые синхронно покачивались в такт дуновениям послеполуденного ветерка.
– Мэдди? – практически одновременно сказала в трубку женщина во «властном костюме». Пудель самодовольно сидел на конце поводка (красного, посыпанного блестками), глядя на проносящиеся по Бойлстон-стрит автомобили. На другой стороне улицы, у отеля «Времена года», швейцар в коричневой униформе (они всегда одевались в коричневое или синее) махал рукой, вероятно, останавливал такси. «Утка»[13], набитая туристами, проехала мимо, высоченная, такая неуклюжая на суше, водитель рассказывал в микрофон о чем-то историческом. Две девочки, которые слушали мобильник цвета перечной мяты, переглянулись, дружно заулыбавшись чему-то из услышанного, но не захихикали.
– Мэдди? Ты меня слышишь? Ты…
Женщина во «властном костюме» подняла руку, в которой держала поводок, и всунула палец с длинным ногтем в свободное ухо. Клай поморщился, опасаясь за барабанную перепонку женщины. Представил себе, как рисует ее: собака на поводке, «властный костюм», модная короткая стрижка… и маленькая струйка крови, вытекающая из-под пальца в ухе. «Утка», проезжающая мимо, и швейцар на заднем плане. Такие детали всегда прибавляли картинке достоверности. Конечно же, их видел каждый.
– Мэдди, ты куда-то пропадаешь! Я только хотела тебе сказать, что постриглась в этой новой… постриглась… ПОСТ…
Продавец в «Мистере Софти» наклонился вперед и протянул женщине стакан с сандеем. Из стакана поднимался белый Монблан, залитый по бокам шоколадным и клубничным сиропом. Бородатое лицо продавца оставалось бесстрастным. Оно говорило о том, что он все это уже видел. Клай не сомневался, что видел, и скорее всего не раз. В парке кто-то закричал. Клай опять обернулся, говоря себе, что это должен быть крик радости. В три часа пополудни, в солнечный день, в лучшем бостонском парке могли кричать только от радости. Ведь так?
Женщина сказала Мэдди что-то неразборчивое, отработанным движением кисти закрыла мобильник. Бросила в сумочку и застыла, просто стояла, словно забыла, что она здесь делает, а может, и где находится.
– С вас четыре доллара пятьдесят центов. – Продавец терпеливо держал в вытянутой руке стакан с сандеем. Клай еще успел подумать, до чего же все дорого в этом гребаном городе. Возможно, и женщине во «властном костюме» пришла в голову та же мысль (такое предположение, во всяком случае, возникло у Клая прежде всего), потому что еще мгновение она стояла не шевелясь, просто смотрела на стакан с возвышающейся над ним горой мороженого с залитыми сиропом склонами, как будто никогда не видела ничего подобного.
Новый крик донесся из Коммон, на этот раз уже не человеческий, нечто среднее между изумленным взвизгом и скулежом боли. Обернувшись на этот раз, Клай увидел ту самую собаку, которая несла в пасти фрисби. Собака была большая, с коричневой шерстью, возможно, лабрадор, в породах Клай не разбирался, если ему требовалось нарисовать собаку, он брал иллюстрированный справочник и находил картинку, которая требовалась. Мужчина в деловом костюме стоял рядом с собакой на коленях, крепко держал за шею и (Конечно же, я не вижу того, что, как мне кажется, вижу, сказал себе Клай)… грыз собачье ухо. Собака опять взвизгнула от боли и попыталась вырваться. Мужчина держал ее крепко и, да, собачье ухо было у него во рту, а потом, на глазах Клая, мужчина ухо оторвал. Тут уж собака взвыла совсем как человек, и несколько уток, которые плавали в соседнем прудике, крякая, поднялись в воздух.
– Ар-р! – крикнул кто-то за спиной Клая. Вроде бы прозвучало как «Пар!». А может, бар или даже барк, но увиденное позже привело к мысли, что прокричали именно «ар-р». Не слово, а что-то нечленораздельное, агрессивное.
Он успел повернуться к магазинчику на колесах, чтобы увидеть, как женщина во «властном костюме» всунулась в раздаточное окошко, чтобы добраться до продавца. И ей таки удалось ухватиться за складки его свободного покроя белой блузы. Но одного шага назад, продавец сделал его от неожиданности, хватило, чтобы оторвать женщину от блузы. Ее высокие каблуки на считанные мгновения поднялись над тротуаром, Клай услышал шуршание материи, щелчки пуговиц о прилавок перед раздаточным окошком, когда пиджак на груди женщины сперва проехался вверх по прилавку, а потом вниз.
Сандей исчез из виду. Клай увидел пятна мороженого и сиропа на левом запястье и локте женщины, когда ее каблуки вновь цокнули об асфальт. Она покачнулась, колени ее подогнулись. И если раньше Клай видел перед собой отстраненную, хорошо воспитанную, ставящую себя выше других женщину (как он понимал, уличную маску), то теперь прежнее выражение лица уступило место конвульсивной злобе, которая превратила глаза в щелочки и выставила напоказ как верхние, так и нижние зубы. Верхняя губа вздернулась к носу, открыв внутреннюю бархатистую розовую поверхность, такое же интимное местечко, как и влагалище. Пудель выбежал на мостовую, таща за собой красный поводок с петлей для руки на конце. Проезжавший мимо черный лимузин раздавил пуделя, прежде чем тот успел пересечь вторую полосу движения. В одно мгновение пушистый комок превратился в кровавое месиво на асфальте.
Бедняга, возможно, уже лаял в собачьем раю еще до того, как понял, что умер, подумал Клай. Он понимал, что в каком-то смысле состояние у него шоковое, но все это ни в коей мере не отражалось на степени его изумления. Портфель оттягивал одну руку, коричневый пластиковый пакет – вторую, а нижнюю челюсть потянуло к земле собственным весом.
Где-то, если судить по звуку – за углом, на Ньюбери-стрит, что-то взорвалось.
Если прически у девочек с «Ай-подами» были одинаковыми, то цвет волос – нет. Хозяйка мобильника цвета перечной мяты была блондинкой, ее подруга – брюнеткой, феи Светлая и Темная. И вот теперь фея Светлая бросила свой телефон на тротуар – от удара он разбился, и схватила женщину во «властном костюме» за талию. Клай предположил (если он еще мог что-то предполагать), что она хочет остановить женщину, не позволить ей ни вновь попытаться схватить продавца мороженого, ни броситься на мостовую за собакой. В этот момент какая-то часть его сознания даже зааплодировала хладнокровию девочки. Ее подруга, фея Темная, попятилась от них, широко раскрыв глаза и сцепив маленькие побледневшие ручки между грудок.
Клай выронил предметы, которые держал в руках, портфель – по одну сторону от себя, пластиковый пакет – по другую, и шагнул вперед, чтобы помочь фее Светлой. На другой стороне улицы (он увидел это краем глаза) автомобиль развернуло и вынесло на тротуар перед отелем «Времена года». Швейцару пришлось отскакивать в сторону, чтобы не угодить под колеса. Из переднего дворика отеля донеслись крики. Но прежде чем Клай подоспел, чтобы помочь фее Светлой удерживать женщину во «властном костюме», девочка с невероятной скоростью, сравнимой с броском змеи, вскинула голову, потянулась вверх, ощерила, несомненно, крепкие юные зубки и вонзила их в шею женщины. Кровь хлынула струей. Девочка-фея подставила под нее лицо, не только умылась кровью, но, возможно, даже хлебнула ее (Клай практически не сомневался, что хлебнула) и начала трясти женщину во «властном костюме», как куклу. Женщина была выше девочки и тяжелее фунтов на сорок, но девочка трясла ее так сильно, что голова женщины моталась взад-вперед, отчего кровь хлестала все сильнее. И тут же фея Светлая вскинула залитое кровью лицо к ярко-синему октябрьскому небу, и из ее груди исторгся дикий, торжествующий вопль.
Она рехнулась, подумал Клай. Совершенно рехнулась.
– Ты кто? – выкрикнула фея Темная. – Что происходит?
Услышав голос подруги, фея Светлая повернула залитую кровью голову на звук. Кровь капала с короткой челки надо лбом. Глаза превратились в белые круги на кровавом фоне глазниц.
Фея Темная смотрела на Клая широко раскрытыми глазами.
– Ты кто? – повторила она… и добавила: – Кто я?
Фея Светлая отпустила женщину во «властном костюме», и та повалилась на тротуар с прогрызенной сонной артерией, из которой продолжала течь кровь, а сама прыгнула на подругу, с которой несколькими мгновениями раньше делила сотовый телефон.
Клай ни о чем не думал. Если бы начал думать, фее Темной вскрыли бы сонную артерию точно так же, как и женщине во «властном костюме». Он даже не смотрел. Потянулся вниз и вправо, ухватил за верхнюю часть пластиковый пакет с надписью «маленькие сокровища» и ударил мешком по затылку феи Светлой, когда та, вытянув перед собой руки (пальцы на фоне синего неба напоминали когти чайки, изготовившейся схватить рыбу), практически добралась до бывшей подруги. Если бы он промахнулся…
Он не промахнулся, не получилось и удара по касательной. Пакет со стеклянным пресс-папье со всей силой опустился на затылок феи Светлой. Глухо чавкнуло, руки феи Светлой повисли как плети, одна – вся в крови, вторая – чистая, и она упала у ног подруги, как мешок с почтовой корреспонденцией.
– Что за чертовщина? – прокричал продавец неестественно пронзительным голосом. Возможно, шок превратил его в тенора.
– Не знаю. – Сердце у Клая стучало как паровой молот. – Помогите мне. Эта женщина истекает кровью.
Из-за угла, с Ньюбери-стрит, послышался сильный удар, сопровождаемый скрежетом металла, характерным для столкновения автомобилей, за ним последовали громкие крики. Позади фургона «Мистер Софти» еще один автомобиль пересек три полосы движения Бойлстон-стрит и оказался в переднем дворике отеля «Времена года», по пути сбил двух человек и врезался в багажник первого автомобиля, который стоял, впечатавшись передним бампером и капотом во вращающуюся дверь. Этот тычок продвинул первый автомобиль вперед. Вращающаяся дверь погнулась еще сильнее. Клай не видел, придавило там кого или нет: все застилали клубы пара, поднимающиеся над пробитым радиатором первого автомобиля. Но крики агонии, доносившиеся оттуда, предполагали плохое. Очень плохое.
Продавец – его отсекал от отеля глухой борт фургона – высунулся из раздаточного окошка, таращась на Клая.
– Да что там происходит?
– Не знаю. Пара автомобильных аварий. Пострадали люди. Не важно. Помогите мне. – Он опустился на колени около женщины во «властном костюме» и розовых обломков[14] мобильника феи Светлой. Подергивания женщины слабели.
– Дым над Ньюбери, – отметил продавец, который и не думал покидать свой относительно безопасный магазин на колесах. – Что-то там взорвалось. Что-то крупное. Может, террористы.
Едва это слово сорвалось с губ продавца, Клай сразу же согласился с его версией.
– Помогите мне, – повторил он.
– КТО Я? – внезапно прокричала фея Темная.
Клай совершенно про нее забыл. Когда поднял голову, увидел, как девочка ударила себя по лбу ребром ладони. Потом трижды быстро повернулась вокруг оси на мысках теннисных туфель. Увиденное вызвало из памяти стихотворение, которое они изучали в колледже на курсе литературы: «Тройной круг сплети вокруг него». Кольридж[15], не так ли? Девочка покачнулась, побежала по тротуару, прямиком на фонарный столб. Не попыталась увернуться, даже не выставила перед собой руки. Ударилась лицом, ее отбросило назад, она покачнулась, потом вновь врезалась в фонарный столб.
– Прекрати! – проревел Клай. Вскочил, побежал к ней, поскользнулся на крови женщины во «властном костюме», чуть не упал, удержался на ногах, споткнулся о фею Светлую, снова чуть не упал.
Фея Темная повернулась к нему лицом. Нос сломан, кровь струится по нижней части лица. Шишка на лбу, увеличивающаяся, как грозовое облако в летний день. Один глаз «сошел с орбиты», закатился под веко. Она открыла рот (плоды дорогостоящих трудов ортодонта пошли прахом) и рассмеялась ему в лицо. Смех этот остался в его памяти навсегда.
А потом, крича, побежала по тротуару.
За спиной Клая заурчал мотор, и колокольчики начали вызванивать мелодию «Улицы Сезам». Он повернулся и увидел, что «Мистер Софти» торопливо отъезжает от тротуара. В этот самый момент на верхнем этаже отеля, который высился на противоположной стороне улицы, вдребезги разлетелось окно. Человеческое тело вылетело в октябрьский день. Упало на тротуар, где какие-то его части разлетелись в разные стороны, какие-то остались на месте. Из переднего дворика донеслись новые крики. Ужаса. Боли.
– Нет! – Клай по тротуару побежал за магазинчиком на колесах. – Нет, вернитесь и помогите мне. Мне нужна помощь, сукин ты сын!
Продавец, ставший водителем, ничего не ответил, может, не услышал Клая за звяканьем колокольчиков. Клай мог вспомнить слова этой мелодии, из того времени, когда у него не было оснований думать, что его семейная жизнь может дать трещину. В те дни Джонни смотрел «Улицу Сезам» каждый день, сидя в своем маленьком стульчике, сжимая в руках поильник. Что-то насчет солнечного дня, когда облаков нет и в помине.
Мужчина в деловом костюме выбежал из парка, во весь голос вопя что-то нечленораздельное. Полы пиджака развевались за спиной, как крылья. Клай узнал его по «бородке» из собачьей шерсти. Пересек улицу, не обращая внимания на транспорт. Автомобили объезжали его, несколько раз он просто чудом не оказался под колесами. Но добрался до противоположного тротуара, продолжая вопить и размахивать руками. Исчез в тенях под навесом над передним двориком отеля «Времена года». Клай его больше не видел, но, должно быть, мужчина вновь на кого-то набросился, потому что криков в переднем дворике прибавилось.
Клай сдался, отказавшись от дальнейшего преследования «Мистера Софти», остановился, одной ногой на тротуаре, второй – в сливной канаве, наблюдая, как магазин на колесах, все еще звякая колокольчиками, выезжает на среднюю полосу движения Бойлстон-стрит. И уже собирался повернуться к лежащей без сознания девочке и умирающей женщине, когда на улице появилась еще одна «утка». Эта не «плыла», а мчалась на полной скорости, в реве двигателя, ее так и качало с борта на борт. Некоторые пассажиры, их безжалостно мотало из стороны в сторону, жалобно скулили, умоляя водителя остановиться. Другие просто держались за металлические стойки по открытым бортам этого неуклюжего уродца, который продвигался по Бойлстон-стрит.
Мужчина в футболке схватил водителя сзади, и Клай вновь услышал тот самый нечленораздельный, агрессивный крик, только теперь усиленный примитивной системой громкой связи «утки», прозвучавший, когда водитель движением плеч отбросил от себя мужчину. На этот раз не совсем «Ар-р» – что-то более гортанное вроде «Гр-р!». А мгновением позже водитель «утки» увидел «Мистера Софти» (Клай мог в этом поклясться) и изменил курс, заходя на цель.
– Господи, пожалуйста, нет! – закричала женщина, которая сидела в передней части «утки», выбиравшей последние ярды, отделявшие амфибию от магазинчика на колесах, торгующего мороженым и в шесть раз уступающего «утке» в размерах. Клай отлично помнил праздничный парад, который смотрел по телевизору в год победы «Ред сокс» в чемпионате страны по бейсболу[16]. Команда сидела в процессии медленно движущихся «уток» и махала руками восторженной толпе, не обращающей ни малейшего внимания на холодный моросящий осенний дождь.
– Господи, пожалуйста, нет! – вновь взвизгнула женщина, а рядом с Клаем раздался мужской голос, кроткий и тихий: «Господи Иисусе».
«Утка» ударила фургон и отбросила, как детскую игрушку. Фургон приземлился на борт, его громкоговорители продолжали вызванивать мелодию «Улицы Сезам», и заскользил обратно к Коммон, высекая фонтаны искр – результат трения металла об асфальт. Две женщины, которые наблюдали за происходящим с тротуара, бросились прочь, держась за руки, и с трудом успели увернуться. Фургон «Мистер Софти» ударился о бордюрный камень, на какие-то мгновения поднялся в воздух, потом врезался в железный забор, отделяющий парк от тротуара, и замер. Музыка дважды икнула и смолкла.
Тем временем псих, сидящий за рулем «утки», потерял последние остатки контроля над вверенным ему транспортным средством. «Утку» понесло поперек Бойлстон-стрит под дикие крики перепуганных туристов, цепляющихся за стойки по открытым бортам. Амфибия выехала на противоположный тротуар в пятидесяти ярдах от того места, где «Мистер Софти» последний раз звякнул колокольчиками, и врезалась в низкую кирпичную стену под панорамной витриной магазина фешенебельной мебели «Огни города». С громким немузыкальным треском витрина разлетелась вдребезги. Широкий зад «утки» (с надписью «ХОЗЯЙКА БУХТЫ» розовыми буквами) поднялся на пять футов. Инерция стояла за то, чтобы перевернуть амфибию. Масса этого не допустила. Задние колеса вновь коснулись тротуара, «утка» застыла, зарывшись носом в дорогущие диваны и стулья для гостиной, но уже после того, как порядка двенадцати человек продолжили поступательное движение, исчезнув как с борта «утки», так и из виду. В недрах «Огней города» завыла охранная сигнализация.
– Господи Иисусе, – повторил кроткий голос у правого локтя Клая. Он повернулся и увидел невысокого мужчину, с редеющими темными волосами, крошечными черными усиками и в очках с золотой оправой. – Что происходит?
– Не знаю, – ответил Клай. Разговор давался ему с трудом. С большим трудом. Он обнаружил, что слова приходится выталкивать из себя. Предположил, что причина – шок. По другой стороне улицы бежали люди, одни из отеля «Времена года», другие из разбитой «утки». У него на глазах мужчина, покинувший борт «утки» на своих двоих, лоб в лоб столкнулся с мужчиной, выбежавшим из отеля. От удара оба рухнули на тротуар. Клаю не оставалось ничего другого, как задаться вопросом: а может, он сошел с ума и видит галлюцинации, запертый в палате какого-нибудь дурдома? Скажем, Джунипер-Хилл[17] в Огасте, между уколами торазина. – Парень из этого вот магазинчика мороженого сказал, может, террористы.
– Я не вижу людей с оружием, – указал невысокий мужчина с усами. – Или парней с бомбами в рюкзаках.
Не мог углядеть их и Клай, зато видел свои пакет для покупок с надписью «маленькие сокровища» и портфель с рисунками, стоящие на тротуаре. И кровь, которая, вытекая из прогрызенной шеи женщины во «властном костюме» (Боже, подумал он, как много крови), почти добралась до портфеля. В нем осталась всего лишь дюжина рисунков к «Темному скитальцу», но, конечно, рисунки эти тут же заняли все его мысли. Быстрым шагом он направился к портфелю. Невысокий мужчина не отставал. Когда включилась вторая охранная (может, и какая другая) сигнализация, добавив хрипловатой резкости к трескотне первой, коротышка подпрыгнул.
– Это в отеле, – уточнил Клай.
– Я знаю, просто… Боже. – Он увидел женщину во «властном костюме», теперь лежащую в озере волшебного вещества, которое вращало все ее шестеренки… когда? четыре минуты назад? или две?
– Она мертва. – Клай вздохнул. – Во всяком случае, я практически уверен, что она мертва. Эта девочка… – Он указал на фею Светлую. – Она это сделала. Зубами.
– Вы шутите.
– Хотелось бы.
Дальше по Бойлстон-стрит что-то громыхнуло. Мужчины вздрогнули. Клай понял, что до него доносится запах дыма. Он поднял с асфальта пакет «маленькие сокровища» и портфель, переставил подальше от лужи крови, все увеличивающейся в размерах.
– Это мое. – Еще произнося слова, удивился, что счел необходимым объяснять свои действия.
Коротышка в твидовом костюме (Одет-то он с иголочки, подумал Клай) все еще с ужасом смотрел на лежащее на тротуаре тело женщины, которая остановилась, чтобы купить мороженое, и потеряла сначала собаку, а потом и жизнь. Трое молодых парней пробежали мимо них по тротуару. Смеялись, издавали восторженные крики. Двое в бейсболках «Ред сокс», повернутых козырьком назад. Один нес картонную коробку с напечатанной синим надписью «Panasonic» на боковой поверхности. Он-то и наступил правой кроссовкой в разливающуюся по асфальту кровь женщины во «властном костюме» и какое-то время оставлял за собой сходящий на нет одноногий след. Вся троица продолжила путь к восточному краю Коммон и лежащему за парком Чайнатауну.