Действие романа разворачивается в выдуманном автором фэнтезийном мире. Поэтому всякие аналогии бессмысленны, совпадения случайны. Не ищите черную кошку в темной комнате – она туда не заходит.
Автор.
Странная вещь – человеческая память. Из огромного пласта воспоминаний, накопившихся за годы, она порой вытаскивает самые неприятные. Где и что ты не так сказал, где не так себя повел, в результате выставил себя не в лучшем свете – и это еще мягко говоря. Плюс совершал постыдные поступки и незаслуженно кого-то обижал. И хотя о том давным-давно забыли, более того, свидетелей позора нет в живых, но только память все никак не угомонится, портя настроение, когда того не ждешь.
Так думал пожилой мужчина, сидевший на скамейке в сквере. Звали его Николай Михайлович Несвицкий. Жизнь он прожил долгую и довольно бурную, хотя к старости слегка угомонился. С возрастом пришло осознание конечности земного бытия, о чем раньше Николай Михайлович не слишком беспокоился, но теперь об этом твердо знал. Потому каждый новый день для него был радостным, независимо от погоды за окном. Ощущение себя частью большого и прекрасного мира приносило умиротворение.
Но погода в этот день не подвела. Солнце в ярко-голубом весеннем небе грело, но не пекло. По дорожкам сквера мамочки двигали коляски с пухлыми, розовощекими младенцами. Те или спали, или болтали в воздухе ножками, будто примеряясь к недоступному им пока по возрасту велосипеду. В зарослях кустов трещали воробьи, яростным чириканьем выясняя свои птичьи отношения. На душу Николая Михайловича снизошло спокойствие. «Хватит огорчать себя воспоминаниями, – подумал он. – То, что случилось, не вернуть. Я за все просил у Господа прощения, и, надеюсь, отпустил Он мне мои грехи. В остальном на что мне сетовать? Дети выросли хорошие, внуки дедушку не забывают. Плохо, что жену пришлось похоронить – я-то думал, что уйду пораньше. Но и тут все сделали достойно – дети этим занимались. Мой черед придет – поступят точно так же. Гнить в квартире не придется. Дочка каждый день звонит, интересуется здоровьем, и ключи от двери у нее имеются. Так что все нормально…»
Отойдя от тяжких дум, Николай Михайлович улыбнулся мальчику лет двух, сидевшему в коляске. Его мама села рядом на скамейку и разглядывала что-то на смартфоне. Мальчик с любопытством посмотрел на незнакомого старика, чуть помедлил и тоже улыбнулся, показав передние резцы. Николай Михайлович изобразил пальцами «козу», и малыш расхохотался. Смех ребенка отвлек маму от смартфона. Она удивленно глянула на сына, а затем на старика, нахмурилась и встала. Сунув телефон в кармашек на коляске, покатила ее прочь. Мальчик, извернувшись, посмотрел на дедушку, оставшегося сидеть, и помахал ему ладошкой.
«Приняла меня за педофила, – догадался Николай Михайлович. – Ну и времена пошли! Поиграть с чужим ребенком – преступление». Он вздохнул, но не огорчился. Было б из-за чего переживать! День-то выдался какой чудесный. Солнце, небо, щебет птиц… «В такой день и умирать легко», – пришел к выводу пенсионер. И умер…
Николай Михайлович задыхался. При попытке втянуть в себя воздух в рот и нос лезла земля. Грудь горела и саднила. «Они что, меня живого закопали?» – мелькнула мысль в голове. Обуянный паникой, Николай Михайлович рванулся из последних сил, и – о чудо! Почва расступилась, и он вырвался наружу.
Яростно отплевываясь от попавшей в рот земли, Николай Михайлович тяжело дышал, наполняя легкие сладким, вожделенным воздухом. А затем смахнул с лица остатки почвы, приоткрыл глаза и осмотрелся.
Это была не могила. Находился он на дне большой канавы, где стоял сейчас на четвереньках. Край ее обрушился, завалив пенсионера землей, под которой тот едва не задохнулся. «Ни фига себе примочки! – удивился Николай Михайлович. – Как я тут оказался? Ведь сидел же на скамейке в сквере. А потом внезапно окружающее слилось в точку, наступила темнота. Я, похоже, умер. Так ведь, Господи?»
Ответа он не получил. Только в голове вдруг прозвучал смешок. Николай Михайлович решил, что это показалось. Он вскочил на ноги – к удивлению, совсем легко. Странно, раньше он помучился бы, вставая – старость забирала силы. Николай Михайлович осмотрел себя и снова удивился. Кто-то поменял на нем одежду. Так любимые им джинсы и легкая ветровка поверх футболки пропали, и теперь на нем болталось что-то вроде форменных штанов и куртки цвета хаки, на ногах – тяжелые ботинки вместо кроссовок. Талию охватывал брезентовый ремень с латунной пряжкой. Сбоку на ремне в матерчатом чехле висела фляга. «Что за хрень?» – подумал Николай Михайлович и огляделся.
То, что он сначала принял за канаву, походило на траншею, вырытую скоро и небрежно. Стенки невысокие, кривые, бруствер из наваленной на край земли не облагорожен. Точки для ведения огня не обустроены. Опыт прежней жизни сделал это заключение мгновенно. Николай Михайлович подумал, отстегнул удерживавший флягу ремешок и извлек ее наружу. Фляга, на удивление, была стеклянной. Вытащив из горла пробку (вот же хрень какая!) он сначала прополоскал рот от набившейся туда земли, а затем глотнул. Вода в фляге оказалась теплой, но довольно вкусной. Зажав ее под мышкой, Николай Михайлович чуть плеснул на руки и, убрав с них грязь, затем промыл глаза. На лице наверняка остались грязные разводы, но он их, конечно, не увидел. Водворив на место флягу, Николай Михайлович пошел искать людей, чтобы разобраться, где он оказался и как попал в траншею. То, что он сейчас находится не в прежнем теле, Николай Михайлович прекрасно понимал. Руки не его: широкие ладони с мозолями под пальцами. У него ладони прежде были узкие, худые, сплошь усеянные старческой «гречкой» с тыльной стороны. Ноги у доставшего ему тела оказались тонкие, как палки, сам же Николай Михайлович в той, прежней, жизни был мужчиной корпулентным. То, что он нажил с годами, обложило его тело равномерно, потому и джинсы покупал широкие, свободные – в другие не влезал. Пуза он не отрастил, но и с талией давно расстался. Здесь она имелась. Все вокруг галлюцинация, он бредит? Глупость. Не бывает бред таким реальным. Вкус воды, песок во рту, запахи и тяжесть фляги…
Первый труп пенсионер увидел, ступив за поворот траншеи. Тело в форме цвета хаки, скорчившись, застыло на земле. Вид его не вызывал сомнений, только Николай Михайлович все же проверил. Наклонившись, он коснулся шеи неизвестного бойца. Пульса не было, а кожа тела холодила пальцы, но не леденила – человек погиб недавно. Николай Михайлович вздохнул и двинулся дальше. Трупы стали попадаться чаще. Судя по их виду, воинов накрыли артиллерией. Многие засыпаны землей от обрушившихся стен траншеи. Из-под осыпей торчали ноги, руки. «Миномет, скорей всего, – решил пенсионер. – Калибр от шестидесяти до восьмидесяти миллиметров. Били точно и снарядов не жалели. Тут траншея не поможет, разве что блиндаж…»
Блиндажей ему не попадалось, только лишь землянки, походившие на норы, спешно вырытые в тупиках траншеи. Перекрытия из тонких веток, чуть присыпанные сверху легким грунтом. От дождя и то защита хилая, что уж говорить про мины. У одной такой землянки Николай Михайлович увидел автомат – тот лежал, ничуть не пострадавший от разрыва, лишь легонько припорошенный землей. Он поднял его и отряхнул, а после рассмотрел. Незнакомое ему оружие походило на немецкий автомат «штурмгевер» и отчасти – на «Калашников». Предохранитель с режимами огня на правой стороне, но рукоять перезарядки – на левой. Приклад не деревянный, металлический, с регулировкой.
Магазина в автомате не имелось. Николай Михайлович, склонившись, заглянул в землянку. Искомое увидел у порога: подсумок с магазинами лежал в слегка подсохшей луже. Видимо, разрывом разметало вещи обителей убежища и опрокинуло ведро с водой. Пробитое осколками, оно валялось рядом. Николай Михайлович поднял брезентовый подсумок, вытащил наружу магазин и вытряхнул из него воду. Мокрые патроны в латунных гильзах блестели в солнечных лучах. Николай Михайлович извлек один. «Калибр примерно как у АКМ или чуть побольше, – определил на глаз. – Патрон короткий, миллиметров тридцать пять. Я таких не видел прежде».
Он вернул патрон в окошко магазина. Влажно щелкнув, тот встал на место. В этот миг Николай Михайлович внезапно ощутил истекающий от ладони холод. Патрон, который он осмотрел, да и те, что ниже, внезапно побелели, будто бы покрывшись инеем. «Что за хрень?» – поразился Николай Михайлович, тут же позабыв об этом. Где-то рядом говорили. Сунув магазин в приемное окошко автомата, он передернул рукоятку заряжания.
В прошлой жизни Николай Михайлович ни за что не взял бы в руки незнакомое оружие и не привел бы его в боевое состояние – чревато неприятностями. Только здесь, как он прекрасно понял, шла война, а на ней у безоружного шансов уцелеть немного. Николай Михайлович выглянул за бруствер. Метрах в двадцати, на поле у траншеи, находились люди. Трое в камуфляже с черными кирасами на теле и с разгрузками поверх защиты, держали под прицелом автоматов двух солдат в обмундировании цвета хаки – таком же, как у наблюдавшего за ними пенсионера. Эти двое были без ремней и явно ранены, о чем свидетельствовали пятна крови на куртках и штанах. У одного рука висела неподвижно, и он шатался. Второй его поддерживал. Присутствовал еще один странный персонаж – он стоял напротив раненых и что-то спрашивал. Этот был одет в приталенный мундир из черной ткани и такого же цвета кепи с длинным козырьком. На груди его блестел какой-то яркий орден, похожий на звезду. Кожаные сапоги с голенищами-бутылками плотно облегали ноги. «Вылитый эсэсовец!» – подумал Николай Михайлович. Неизвестный в черном очень походил на фашистских недобитков из окружения советского разведчика в знаменитом фильме про мгновения весны.
Раненый солдат внезапно плюнул в черного «эсэсовца», тот крикнул: «Швайне!» и пролаял нечто охранявшим пленных людям в камуфляже. Двое подхватили дерзкого под руки, оттащили в сторону и поставили его там на колени. Отбежали в сторону. «Эсэсовец» взмахнул рукой. Здоровенный огненный шар слетел с его ладони и врезался в коленопреклоненного солдата. Пламя охватило пленника, и несчастный закричал, стал кататься по земле. Однако сбить огонь ему не удалось. Солдат горел и нечеловечески вопил от боли.
«Эсэсовец» смотрел на это равнодушно, а вот его охранники вопили от восторга. Они смеялись, хлопая себя по бедрам. Николай Михайлович вскинул автомат. То, что он сейчас увидел, красноречиво говорило, с кем пришлось столкнуться, и на чьей стороне он будет. Поймав в прицел лицо «эсэсовца», Николай Михайлович потянул за спусковой крючок. Автомат легонько дернулся в руках, несильно наподдав в плечо. «Эсэсовца» внезапно окружила пелена, прозрачная и едва заметная для глаза. Но в тот же миг она исчезла, и голова у цели испустила кровяной туман. Николай Михайлович немедля перенес огонь на остальных. Ближайшему к нему охраннику он угодил в кирасу, и тот упал ничком. Двое остальных быстро залегли и приготовились стрелять ответ. Только не учли, что на гладком поле оба – будто на ладони. Пара коротких очередей – и охранники застыли, выронив оружие из рук.
Николай Михайлович чуток помедлил, водя стволом от цели к цели. Пятнистые не шевелились, и он по скату, образованному обрушившейся стенкой, поднялся из траншеи. Держа автомат наизготовку, приблизился к застывшим на земле врагам. Осторожно рассмотрел всех четверых. Никто из них не шевелился, но по тому, которому он угодил в кирасу, пенсионер на всякий случай произвел контрольный выстрел. Другие в этом не нуждались: пули разнесли им головы, засыпав жухлую траву ошметками мозгов.
– Ледащий?..
Николай Михайлович резко обернулся. Уцелевший пленник, о котором он забыл в горячке боя, сидя на земле, смотрел на нежданного спасителя, широко открыв глаза. Простое русское лицо, на вид лет сорок – сорок пять.
– Я, – ответил Николай Михайлович, решив откликнуться на это имя. После разберется, что это: фамилия или позывной.
– Как ты смог? – продолжил бывший пленник. – У чернокнижника покров защитный, его снарядом не возьмешь. У его людей – кирасы зачарованные, не пробиваемые пулей.
– Как видишь, я пробил, – ответил Николай Михайлович и усмехнулся.
– Из чего?
– Из этого, – пенсионер показал свой автомат. – Я его там нашел, – указал он на траншею.
– Семеныча «Гадюка», – кивнул солдат. – В отряде только у него такой имелся. Трофей… Не знал, что там патроны зачарованные.
Николай Михайлович пожал плечами – как на это реагировать, он не знал.
– Повезло тебе, пацан. Будь там обычные, спалили бы нас обоих, как только что Петруху, – солдат кивнул на обгорелый труп. – У немцев есть такая заведенка. Веселятся, суки! Нас, ополченцев, не щадят. Кстати, как тебя зовут? Ты к нам вчера прибился, и познакомиться не удалось. Дотемна траншею рыли, утром нас накрыли артиллерией. Тебя Ледащим парни окрестили – уж больно ты худой, парнишка. Так как?
– Николай Михайлович Несвицкий.
Ополченец рассмеялся.
– Ну, даешь, пацан! Какой Михайлович? Тебе всего-то восемнадцать, сам вчера сказал. Ладно, Николай. Собери оружие и патроны, – он кивнул на трупы. – Кирасы, каски не забудь. Нам трофейные пригодятся – они у гадов зачарованные. Звиняй, что помогать не стану – хреново мне, Колюня.
– Может, вас перевязать? – спросил теперь уже просто Николай.
– Успеется, – ответил ополченец. – Поторопись, не то эти опомнятся и опять придут. Я в траншее подожду.
Он встал и медленно побрел к траншее. Николай, забросив автомат за спину, занялся трофеями. Начал с чернокнижника. Снял с трупа кожаный ремень с кобурой. Что в ней, смотреть не стал – позже разберется. Вытащил из нагрудного кармана документы, снял с мундира орден. При этом по пальцам ударило, как будто током. Поморщившись, он сунул тяжеленную звезду в карман. Затем занялся охранниками. В два приема стащил в траншею автоматы, каски, кирасы и разгрузки. Автоматы, к слову, оказались копией его «Гадюки». У приемного окна клеймо: змея с раззявленною пастью и слово Viper. Свалив все это на расстеленную плащ-палатку (нашел у одного убитого), он занялся ранами товарища. У Владислава, так звали ополченца, их было три – и все осколочные. Распорот бок, но брюшина не задета. С плеча сорвало кожу с мясом, но опять неглубоко. Бедро пробито насквозь, однако осколок оказался небольшим и не задел артерию. Раны не тяжелые, хотя крови ополченец потерял немало.
Пока Николай таскал хабар, ополченец притащил откуда-то сумку санитара. В ней были лишь индивидуальные пакеты для перевязки – ни йода, ни других лекарств. Из найденной в траншее фляги Владислав слил ему на руки, и Николай водой из той же фляги промыл ему все раны, промокая кровь подушечкой пакета. Странно, но после этого кровь в них сама собой свернулась и перестала течь. Забинтовав товарища, Николай дал ему напиться.
– Ловко ты с бинтами! – заметил ополченец. – Где научился?
– В детдоме были курсы, – ответил Николай.
Он не знал, откуда родом парень, в чье тело он вселился, и есть ли у него родители, поэтому решил: легенда про детдом пока прокатит. Ведь Владислав его не знал совсем, а ополченцы, которые погибли, никому не скажут.
– Стрелять тоже в детдоме научили? – хмыкнул Владислав. – Вон как этих споро положил, – он указал рукой на поле перед траншеей. – Я не успел моргнуть. Что-то темнишь ты, паря. Ладно, спрашивать не стану. Не хочешь – не говори. Спасибо, Коля, у тебя легкая рука. Мне как-то сразу лучше стало. Сам как уцелел?
– Меня землей засыпало, когда рядом мина разорвалась, – ответил Николай. – Едва не задохнулся. С трудом, но откопался и пошел искать живых. В траншее только трупы. У землянки набрел на чей-то автомат, нашел патроны. Что было дальше, знаешь.
– А нас в посадке взяли, – поведал ополченец. – После того, как накрыли траншею минометами – мы с Петрухой там спрятались. Как было воевать? Оружие разбито, пораненные оба. Но нас нашли и… – он помолчал. – Знаешь что, Колюня? Нас кто-то предал. Взвод сюда прислали, сказав, что в этом направлении пойдет всего лишь группа пидарасов из добровольческого батальона «Коло». А из тех вояки, как из девок женихи. Мы их не раз гоняли по посадкам, пленных брали много. Меняли их потом на наших. Но вместо них прислали немцев с артиллерией, а эти воевать умеют. Сначала чернокнижник прилетел, все рассмотрел, прикинул, сколько нас. Мы по нему стреляли, но без толку – и высоко, и полог не пробьешь. Раздолбали нас из минометов – он снова прилетел, увидел, что живых, считай, что не осталось, и пришел сюда с охраной. Остальное видел. Эх, Коля! Какие хлопцы были!..
«Чернокнижник»? – удивился Николай. – «Эсэсовец? На чем же он летал, если в траншее срисовали?..»
Додумать не успел. Издалека послышался нарастающий рык мотора. Оба ополченца поднялись на ноги (Владислав не очень быстро, но вполне уверенно) и глянули за бруствер. От посадки, находившейся в полукилометре от траншеи, к ним полз гробообразный броневик. Высокий, черный, с башенкой в передней части боевой машины. Из башенки торчал ствол пулемета или автоматической пушки – издалека не разобрать, но точно, что не мелкого калибра. За броневиком бежали пехотинцы – примерно с отделение солдат.
– Писец нам, Коля! – выдохнул напарник. – В бинокль разглядели, что нас здесь только двое, и выслали «Куницу» и солдат. Покрошат в мясо.
– Гранатомет найдется?
– Был у Сереги, – удивился Владислав. – «Ослоп». Но толку? «Куница» немцев с зачарованной броней – глянь, какая черная! Никакая граната не возьмет.
– Найди – и быстро!
Ополченец хотел что-то сказать, но, глянув на лицо напарника, сглотнул и захромал куда-то по траншее. Вернулся скоро, держа в руках трубу гранатомета. Николай забрал и разглядел оружие. Похож на РПГ, в стволе кумулятивная граната, по форме видно. Механический прицел, броневик придется подпустить поближе.
– Дай мне флягу!
Ополченец подчинился. Николай полил водичкой нос гранаты и накрыл его ладонью. Из нее истек знакомый холод, и носик побелел. Ополченец икнул.
– Ты волхв?
– Не знаю, – ответил Николай и уточнил: – Кирасы на солдатах зачарованные?
– Скорей всего, да, – пожал плечами ополченец. – Раз с ними чернокнижник. Их всегда хорошо охраняют!
– Снаряженные магазины где?
Владислав принес подсумки. Николай извлек из них магазины и залил в них воду. Вытряхнул ее и начал прикасался пальцами к патронам. Те белели.
– Точно волхв, – промолвил Владислав. – Теперь понятно, как ты чернокнижника убил. Не могло быть у Семеныча зачарованных патронов – дорогие слишком. Что ж ты вчера про это не сказал?
– Это помогло б вам уцелеть? Надевай кирасу! И каску не забудь.
Надели снаряжение. Кирасы были на ремнях с липучками, поэтому справились довольно быстро.
– Иди на фланг, – Несвицкий указал рукой налево. – А я на правый. И не стреляй, пока не подобью «Куницу».
– А ты сумеешь?
– Не таких зверей валили, – буркнул Николай. – Разбежались, Владислав!
Позицию он нашел хорошую. Здесь траншея примыкала к небольшим кустам. Пусть на них и мало листьев (здесь, похоже, осень), но все же маскировка. Да и поле боя отсюда отлично просматривается. Стрелять придется с упреждением и из незнакомого оружия, но «Куница» движется не быстро. Экипаж, как видно, не желает отрываться от пехоты. Осторожничают немцы. Наверняка растеряны: как так получилось, что ополченцы завалили чернокнижника с охраной? Непонятно, потому и боязно.
Все вышло лучше, чем он ожидал. Подкатив к траншее на сотню метров, «Куница» встала и причесала ее по фронту из скорострельной пушки. Снаряды с мерзким визгом прошли над головой присевшего в траншее Николая, сбрив часть кустов. Подождав немного, он выглянул за бруствер. Броневик стоял на том же месте, наставив пушку в центр их обороны, а солдаты, обойдя «Куницу», с автоматами наизготовку осторожно двигались к траншее. Все как положено, как записано в уставах, и никому нет дела до затаившегося неподалеку гранатометчика.
«Ослоп» лег на плечо. Поймав в прицел борт броневика, Николай нажал на спусковой крючок. Громко хлопнул вышибной заряд, и ракета, покинув ствол, включила двигатель и понеслась к «Кунице». Расстояние в две сотни метров она преодолела буквально за мгновение и воткнулась в борт машины. А далее произошло невероятное: броневик как будто вспух огнем. С него сорвало башню, та отлетела в сторону и грохнулась на крышу. Взрывной волной отошедших недалеко солдат буквально сшибло с ног.
«Ни фига себе! – подумал Николай. – Вот так граната мелкого калибра! Что за взрывчатку туда сунули, раз боеукладку на раз вынесла?! А Владислав сказал, что не возьмет „Куницу“»…
Мысль как пришла, так и исчезла. Сбитые взрывной волной солдаты стали подниматься. Отбросив в сторону «Ослоп», Николай поднял «Гадюку» и короткими очередями стал гасить ошеломленных врагов. С другого фланга заработала «Гадюка» Владислава. Немцы падали на землю, не успевая ответить на огонь. Лишь двое, сообразив, попытались убежать, прикрываясь корпусом чадившей «Куницы». Николай чуть подождал, пока они минуют броневик, и дал две очереди. Черные фигурки попадали на землю и более не шевелились.
Николай пошел обратно. Владислава он нашел в траншее, чуть в стороне от взорванной «Куницы». В бинокль (видимо, разжился у убитых немцев) он наблюдал за посадкой, откуда выполз броневик.
– Минометы, гады, ставят, – сообщил напарнику. – Уходим, Коля! Сейчас накроют, и кирасы не спасут. Спрячемся в посадке.
Прятаться не довелось. В воздухе раздался гул, и над траншеей пронесся вертолет. Корпус длинный, хищный, в камуфляжной окраске. Развернувшись над посадкой, машина зависла над траншеей и ударила ракетами. Дымные следы помчались к батарее минометов, и через мгновение там сверкнул огонь, и встали клубы дыма. Посадка запылала.
– Объемными ударили! – воскликнул Владислав. – Ай да молодцы, ребята! Песец фашистам – там точно никто не уцелел.
– В вертолете ополченцы? – спросил Несвицкий.
– Имперцы, – возразил напарник. – У наших вертолетов нет. Вовремя же ребята прилетели!
Вертолет тем временем завис примерно метрах в ста от ополченцев и аккуратно сел на землю. Двигатель глушить не стал. Открылась дверь, на землю спрыгнул летчик в камуфляже со шлемом на голове и пошел к траншее. Закинув автоматы за спину, ополченцы двинулись навстречу. Встретились на полпути.
– Поручик Иванов, – представился пилот, повысив голос, чтобы перекрыть рев двигателя. – Второй пилот и оператор вертолета. Вы кто?
– Ополченцы, – ответил Владислав. – Третий взвод первой роты батальона имени Святого Серафима. Вчера приехали сюда и заняли позиции. Ожидали здесь гостей из добробата, но вместо них явились немцы – и с минометами. С ними – чернокнижник да еще «Куница», – он кивнул на догоравший броневик. – Нас минами засыпали, ребят побили почти всех. Уцелели я и Коля. Вот с ним и воевали.
– Вдвоем?! – поручик изумился. – Против десятка штурмовиков с бронемашиной? И вы их положили?
– Заодно и чернокнижника, – ответил гордо Владислав.
– Пи… дишь, мужик! – качнул головой поручик. – Чтоб чернокнижника… Его ракетой не возьмешь!
Николай полез в карман, достал трофейную звезду и протянул поручику.
– Смотри!
Тот осторожно взял и разглядел.
– Не могу поверить, – сказал, вернув звезду Несвицкому.
– Он там лежит, – напарник указал рукой. – Можешь посмотреть, поручик.
В голосе его звучал сарказм.
– Как вам удалось?!
– Дык Коля – волхв, – ответил Владислав. – Зачаровал патроны и гранату для «Ослопа». Из него поджег «Куницу», а немцев мы из «Гадюк» положили. Их слегка прибило взрывом, а пока опомнились, уже готовы.
Он довольно улыбнулся.
– Да вы герои, мужики! – воскликнул Иванов. – Я слыхал, как вы деретесь, но чтоб такое… Как вас зовут?
– Владислав Гулый.
– Николай Несвицкий.
– Доложу о вас командованию, – сообщил поручик. – Спасибо, мужики!
– Вам спасибо, – поторопился Гулый. – Вовремя прибыли на подмогу. Мы с Колей уже думали, что нам песец. Засыплют минами.
– Да мы в сторонке пролетали, – пожал плечами Иванов. – Заметили горящую машину. Решили посмотреть, кто тут воюет. Оказалось, вы – и с немцами. Ударили по ним. Невелика-то помощь.
– Все равно спасибо, – не согласился Владислав. – Для вас, быть может, невеликая, но вы жизнь нам спасли. Есть просьба к вам, поручик. Сообщите нашим, что мы вдвоем остались. Пусть присылают подкрепление или на позиции заменят.
– Сообщу, – пообещал поручик. Он козырнул и отправился обратно. Через минуту вертолет поднялся в воздух и улетел. Ополченцы проводили его взглядами.
– Хорошие ребята, – заметил Владислав. – Дерутся храбро, выручат, когда попросишь. Жаль лишь, долго рядились, помогать нам или нет. Сколько мужиков погибло за эти годы! Воевать-то мало кто умел, не все и в армии служили. Я вот шахтер, Петруха был механиком. А ты?
– Студент, – ответил Николай.
– В империи учился?
– С чего ты взял?
– Говоришь не так, как мы, слова другие, – хмыкнул Владислав. – У нас балакают иначе. Ладно, Коля. Собери трофеи, а я поесть чего соображу. В животе урчит.
Оба занялись работой. Несвицкий собрал и перетащил в траншею автоматы, кирасы, шлемы и другую амуницию. Заодно «проконтролировал» двоих тяжелораненых штурмовиков. После того, что он сегодня видел, щадить их не собирался. К тому же Гулый пояснил: иностранцев, воюющих за «пидарасов», в плен ополченцы не берут – принципиально. Пока Несвицкий собирал трофеи, Владислав затеплил костерок, открыл две банки с тушенкой и разогрел на огне. На маленькое полотенце положил две ложки и нарезанные ломти хлеба.
– Присаживайся, Коля! – позвал напарника. – Поешь. Жаль, нечем помянуть ребят.
– Держи! – Несвицкий сунул ему в руки флягу.
– Что это?
– По запаху вроде как коньяк. Был на поясе у одного из немцев.
Гулый открутил у фляги пробку, понюхал, а потом глотнул.
– И впрямь коньяк! Шикарно живут немцы, – заметил с осуждением.
– Теперь уж больше не живут, – сказал Несвицкий.
– Молитву знаешь? – поинтересовался Гулый. – Заупокойную?
Николай кивнул.
– Прочти, а то я только «Отче наш»…
Несвицкий подчинился. Пока ее читал, Гулый молча слушал и крестился.
– За мужиков! – сказал, когда напарник смолк и поднял флягу. – Призри их, Боже, в Царствие своем. За братьев головы сложили. Вечная им память!
Он глотнул из фляги и протянул ее напарнику. Несвицкий отхлебнул. Ароматный дистиллят скользнул по пищеводу, наполнил теплотой желудок, во рту оставив послевкусие ореха и ванили. Зверски захотелось есть. Отставив флягу, Николай взял ложку и зачерпнул из банки кусочек мяса заодно с бульоном. Бросил в рот и прожевал.
– Как вкусно! – удивился.
– Специально для ополченцев делают, – пояснил напарник. – Телятина в бульоне. В продаже такой нет.
Николай кивнул, отломил от ломтя кусочек хлеба, бросил в рот. Затем опять черпнул из банки. И не заметил, как очистил ее полностью.
– Ты, поди, из благородных? – спросил напарник, когда он отодвинул пустую банку.
– С чего ты взял? – спросил Несвицкий.
– Ешь не так, как мы, – хмыкнул Гулый. – Скибку[1] не кусаешь, а отламываешь от нее кусочки. И из ложки не сербаешь, а аккуратно вкладываешь в рот.
– Так научили, – ответил Николай.
– Ага, в детдоме, – снова хмыкнул Гулый. – Нет, я, конечно, верю. Есть, как у благородных принято, стрелять из автомата и гранатомета, как штурмовик, патроны зачаровывать…
– Это что-нибудь меняет? – Несвицкий поднял бровь.
– Да ничего, – сказал напарник. – Ты хороший парень – правильный и смелый. А что темнишь… К нам таких немало приезжало из империи. Приходит, говорит: простой шахтер. А сам садится в танк, выводит его в поле и сражается как бог. От славов ошметки лишь летят. Ну ладно, раньше говорить им запрещали, что они офицеры имперской армии. Но теперь, когда империя официально к нам пришла на помощь, чего таиться?
– Обстоятельства бывают разные, – уклончиво ответил Николай.
– Нехай и так, – кивнул напарник и потянулся к фляге. – Что, Коля, теперь за нас? За то, что мы живем, а эти гады сдохли?
– Давай! – кивнул Несвицкий…