Эйми

У импульсивных людей в голове нет места сожалениям. Последствия осознаются, а затем отбрасываются, как рубашка, в которой я прыгнула в ту мутную воду.

Кого волнует, что мои волосы ужасно воняют, как гараж механика на болоте? У меня определенно есть отметина от укуса этого отвратительного угря, но Google говорит, что он не опаснее укуса медузы. Я приму душ, намажу ногу мазью и открою бутылку розового вина. Все будет так, словно ничего не случилось. И только тело будет трепетать от восторга, вызванного моим порывом. Это потрясающее чувство – поддаваться чистому желанию.

– Не могу поверить, что ты это сделала, – говорит Фарах, когда мы идем через лужайку к черному ходу.

Она открывает дверь и игриво вталкивает меня в дом. Я спотыкаюсь о порог и вспоминаю, что это не наш дом. Я замираю.

– Что? – спрашивает она.

– Ты это слышишь? – шепчу я, и она качает головой, но послушно прислушивается. – Все верно. Здесь тихо. Ни слез, ни нытья, ни мелких ссор.

Фарах фыркает:

– Ты меня напугала.

Я обнимаю ее и сжимаю до тех пор, пока Фарах не начинает хихикать. Мы обнимаемся с радостью двух матерей, воссоединяющихся со своими прежними «я». Мы свободны от детей. Как и Иден с Марго. Правда, Иден сама выбрала этот статус, а Марго, если верить Адаму, изо всех сил пытается смириться с тем, что она, возможно, так и не станет матерью. Она моего возраста – не так уж и стара, чтобы сожалеть, что не забеременела десятью годами раньше, – но они с Тедом пытаются добиться успеха в течение многих лет. Фарах говорит, что это совсем иначе, когда пытаешься в первый раз. На самом деле она предупредила меня, что мое тело уже слишком хорошо знакомо с тем, как забеременеть, а поскольку я много лет не принимаю противозачаточные средства, то вполне может случиться четвертая беременность, если мы с Адамом не будем осторожны. Если мы не будем осторожны – и возобновим половую жизнь. Это важное условие.

Я действительно хочу иметь четвертого ребенка. Маленький мальчик был бы хорошим стимулом, но дело даже не в этом. Материнство – это изобилие тайн. Как вышло, что Клара прямо-таки физический двойник Адама, а ведет себя как я? И еще она любит нарядные платья и играть в грязи, а наша вторая дочь, Дилан, напротив, чистюля и аккуратистка. А малышка Го только начинает проявлять характер, но уже видно, что он совершенно отличается от характера обеих сестер. Каким будет четвертый ребенок? Но когда я высказала эту идею Адаму, он отмахнулся, заявив, что у меня и так дел по горло. Каждый отказ – это маленький нож в моей груди.

На верхней ступеньке лестницы мы с Фарах обсуждаем, в чем придем на обед, чтобы вышло гармонично, а потом расходимся по комнатам. Я обнаруживаю, что мои чемоданы уже прибыли в номер «Рак», хотя и не видела, чтобы посыльный или помощник по хозяйству их туда заносили. На моей тумбочке рядом с одинокой белой розой лежит плотная белая карточка. Я открываю ее.

Добро пожаловать, Рак! Этот астрологический знак отличается редкой двойственностью. Мы привыкли, что у рака под твердым панцирем скрывается сладкое нежное мясо, но обе эти стороны редко сочетаются друг с другом. Рак – один из самых злобных знаков Зодиака и в то же время один из самых заботливых. Общение с Вами не для всех, но люди, которые Вас понимают, остаются с Вами на всю жизнь.

Этот уик-энд принесет Вам важное осознание, но в Вашем стиле идти навстречу переменам боком. Не волнуйтесь. Вы окажетесь там, где и должны быть, даже если на это уйдет немного больше времени.

Я переворачиваю карточку. Гороскоп ненавязчивый и достаточно подробный, отчего создается впечатление, что его написали именно для меня, оказавшейся в этом месте здесь и сейчас. Я кладу карточку в книгу, лежащую на прикроватной тумбочке, и иду в душ.

В великолепной ванной, отделанной белым кафелем, я по достоинству оцениваю мастерство создателей этого дома. Одна из моих подруг по Instagram – у нее шестеро очаровательных детей – занимается ремонтом домов, и я просмотрела достаточно ее роликов, чтобы понять, что «Звездную гавань» не перестроили и не отремонтировали, а безупречно отреставрировали. Такие мелкие детали, как изящные плинтусы и раковина на подставке с золотыми ножками, указывают на оригинальный дизайн. Очень продуманный дизайн. Это ужасно дорого – и сама работа, и ноу-хау.

Принимая душ, я смываю остатки воспоминаний об импровизированном прыжке в воду. Фарах была права: идею хорошей не назовешь, но ошибки, которые я совершаю, не должны помешать мне быть счастливой. Быть собой.

Горячая вода обжигает мою кожу, как мне и нравится. Я намыливаю подмышки мылом с ароматом кокоса, когда слышу слабый плач. Плач ребенка. Я вытираю запотевшую стеклянную дверь. Именно такие звуки издает младенец, который не понимает, что его потребности вот-вот будут удовлетворены. Не понимает, что маме нужна чертова минута, чтобы вытереться или прикрыть набухшую грудь щитом скромности. Я выключаю воду. Тишина. Я стою, пока не начинаю дрожать, но плач не возобновляется. Я включаю воду и смываю остатки мыла, не пытаясь уговорить себя, что это выли трубы с горячей водой или что звук доносился из соседнего номера.

Я не в первый раз слышу плач фантома. Всегда в душе. Должно быть, это как-то связано с тем, что душ – единственное место, где я по-настоящему расслабляюсь. Мой сон едва ли можно назвать полноценным; он подкрадывается незаметно или накрывает меня, словно волна. Я не могу вспомнить ни одного сна, который приснился бы мне с тех пор, как восемь лет назад родилась Клара. Я выключаю воду во второй раз и встаю на толстый коврик. Плач стих, но я слышу, как в комнате щелкает молния. Я открываю дверь и вижу, что Адам роется в своем чемодане.

– Ты меня до смерти напугал, – говорю я. – Разве ты не собирался писать?

– Мне нужен перерыв, ладно? – Адам вздыхает.

– Конечно, ты заслуживаешь отдыха, милый.

Адам, не раздеваясь, забирается на кровать и подкладывает подушку под голову. Он вводит пароль и принимается привычно скроллить новости.

– Эй! – произношу я.

Адам не отрывает глаз от экрана. Не удостаивает меня ни единым взглядом. У нас не было секса с тех пор, как родился ребенок. Сказать, что это самый долгий период без секса в нашей жизни, – значит ничего не сказать. После рождения первых двух дочерей мы были близки спустя несколько недель. Через шесть – после Клары. Через четыре – после Дилан. Как только я узнаю правила, мне нравится их нарушать.

Я целый год не занималась сексом с мужем. Это так странно для меня. Когда я слышу свои мысли об этом, мне хочется открыть рот от удивления, как будто подруга только что раскрыла мне свой самый страшный секрет. «Я до материнства» дала бы пощечину «маме-мне» и велела бы взять себя в руки.

То есть я понимаю, почему он не поднимает глаз. Он давно перестал искать подсказки для соблазнения или возможности.

– Эй! – повторяю я.

Я щекочу его ногу, которая свисает с края кровати.

– Да, – произносит он, медленно водя большим пальцем по экрану телефона. – Что случилось?

Я развязываю узел на полотенце и роняю его на пол. Люди, которые вас понимают, остаются с вами на всю жизнь. Я позволяю сказанному в гороскопе поднять свою самооценку.

– Ты хочешь?.. – Я не заканчиваю вопрос, но заканчиваю мысль, подползая к нему на четвереньках.

Адам отрывает взгляд от телефона и делает вид, что шокирован. Но уголки его рта растягиваются в улыбке.

– Сейчас? – спрашивает он, оглядывая себя. – Я ехал в автобусе, кишащем микробами. Я знаю, ты это ненавидишь.

Годами я пыталась избавиться от одержимости моей матери микробами. Муж меня отвергает, да еще на меня же и сваливает?

– Это не наши простыни. Мне все равно. Давай сделаем это сейчас. – Я выхватываю телефон у него из рук и кладу на тумбочку. Наклоняюсь, чтобы поцеловать его, и закидываю ногу ему на колени.

– В самом деле? – говорит он, не зная, куда деть руки.

Это медленное и неловкое начало, но я вызываю в памяти наш первый уик-энд. Он усыпал кровать лепестками роз. Мы долго принимали ванну с пеной, пили шампанское и говорили о наших мечтах. Это было романтическое представление, но оно подействовало, как заклинание. И оно переросло во что-то более реальное и в чем-то более чудесное.

Наши тела двигаются в знакомом ритме. Даже по прошествии года это похоже на езду на велосипеде. Я замечаю отстраненный взгляд Адама, будто его здесь нет. Вспоминает ли он то же, что и я? Или что-то другое? Или кого-то другого?

Меня охватывает отчаяние, и я издаю громкий стон, устраивая шоу, достойное премии «Эмми». Некоторые неодобрительно относятся к перформансам во время секса, но чувства, лежащие в его основе, реальны. Свобода вдали от девочек, разрядка стресса, шанс снова соединиться с Адамом. Разве имеет значение, что все слегка преувеличено? Усилено для эффекта? По-моему, это хорошо для меня.

Адам утыкается мне в шею, и меня охватывает торжество. Тяжело дыша, я скатываюсь с него и натягиваю простыню до подбородка. Касаюсь кончиком носа его плеча.

– Я в душ, – говорит он, отталкивая меня.

– Уже?

Меня переполняют эмоции, но я выплескиваю их, только когда слышу, как открывается и закрывается толстая стеклянная дверь душевой кабины. Адам включает воду, и призрачные крики раздаются снова, на этот раз слабее, но они все еще слышны. Моя идеальная жизнь сейчас не кажется такой уж идеальной. Где все пошло не так? Я могу потерять мужа? А девочки – отца?

Я была импульсивным человеком, в душе которого не было места для сожалений до рождения детей, но с тех пор поняла, что «я мать» может утонуть под тяжестью одного-единственного неверного решения.