Настоящее время. Где-то в Европе.
Алатея
Как бы я хотела все вспомнить…
Если бы я могла прочитать книгу о своей жизни и иметь в записи все то, что на самом деле со мной произошло, это здорово бы облегчило мое существование.
А существую ли я? Жива ли? Или эта тьма, опоясывающая меня дьявольскими силками, – и есть те самые врата безжалостного ада?
Я отчетливо помню ощущение падения, длившееся считанные секунды, за которыми последовал мощный удар головой, и мое сознание резко поглотила тьма.
Мне нужно вспомнить. Вспомнить, кто я на самом деле. Но очень трудно думать, когда лежишь на холодном полу, связанная по рукам и ногам. Уязвимая, беззащитная, жалкая. Если это не предсмертная агония, которая мне мерещится, а реальность – то я бы предпочла первый вариант.
Почему здесь так пахнет краской?
Резкий запах, щекочущий и раздражающий рецепторы, мешает думать и вспоминать, вновь по частям собирать свою личность.
Меня зовут Алатея Граф и мне восемнадцать лет. Я – профессиональная гимнастка и танцор, входящая в состав одного из самых популярных акробатических балетов мира. У меня много сумасшедших фанатов, армия поклонников из статусных мужчин, но это не мешает мне оставаться недотрогой с ледяным сердцем.
Я не верю в любовь. Хотя внутренний голос кричит, о том, что возможно я просто ее не помню.
Его. Не помню.
С моим поломанным мозгом, я могла влюбиться сотни раз и успешно забыть об этом.
– Можешь открыть глаза, если осмелишься, – стальной мужской голос эхом отлетает от стен, моя кожа мгновенно реагирует на столь снисходительный тон. Будто миллионы игл вонзаются под кожу одновременно, и остро ощутив это, я вдруг осознаю, что совершенно обнажена.
Я, черт возьми, голая. В полной тьме. В компании незнакомого мужчины, которого я не вижу, но ощущаю его тяжелую и мощную энергию всем своим нутром. У меня внутри все сжимается от одного лишь его присутствия.
Его голос – словно глас Бога или Дьявола. Глубокий, одновременно порочный и святой, многоликий и приглушенный, такой же бескомпромиссный и всеобъемлющий, каким мне рисуется он.
Кто этот мужчина? И почему он разговаривает со мной словно с вещью? Почему я обнажена и судя по боли в запястьях и на лодыжках от жесткого давления веревки – связана? Причем в весьма раболепной позе. Не помню, чтобы подписывалась быть шибари-моделью. Мне не привыкать иметь дело с веревками, в своих представлениях я часто использую воздушные полотна и ленты.
Несмотря на его манипуляцию, прозвучавшую во фразе «если осмелишься», я открываю глаза. Остаюсь с широко закрытыми – вокруг меня по-прежнему царит непроглядная тьма, словно я потеряла зрение. Надеюсь, это не так. В детстве у меня были проблемы с глазами, и темнота всегда окутывает меня первородным страхом лишиться их главной функции.
– Что видишь? Ты можешь подать голос, – все также по-царски произносит он. Мне уже хочется врезать обладателю столь высокомерного тона, и поставить его на место.
Всегда терпеть не могла таких зрителей. Частенько, они покупали места в VIP-ложу только для того, чтобы поглазеть на то, как мои соски просвечивают сквозь облегающее концертное боди. Часто, подобные «дяденьки» хотели купить меня, но пока обходилось без этого.
– На мне повязка, которую наверняка ты на меня и напялил, – слова даются с трудом, словно в горле застревает песок и микрочастицы чего-то терпкого и химозного. Ах да, это краска. Такое чувство, что я лежу в луже краски, или мастерской художника, где стены насквозь пропахли инструментами его творений. Поэтому, естественно, что я ничего не вижу. – Где я? Кто ты?
– Что тебе даст этот ответ, если ты сама не знаешь, кто ты? Какая разница, кто я? – с усмешкой отзывается мужчина.
Колдовской и низкий баритон утягивает меня в черную воронку, усыпанную звездами. Я словно проваливаюсь в глубины своего сознания перед наркозом.
– Важно, что ты чувствуешь?
Он что, психолог? Скорее, Псих. Хорошо, псих-одиночка, давай поговорим о моих чувствах.
– У меня затекли[1] руки. Болит каждый миллиметр тела. Голова раскалывается на части.
– Что насчет страха?
– Я не боюсь тебя. Разочарован? – смело отрезаю я, и почему-то вижу его дьявольскую ответную ухмылку перед внутренним взором.
– Что ты помнишь из последних событий?
– Я обязана отвечать своему похитителю? – фыркаю в ответ я, сама удивляясь своей смелости.
Очевидно, что я очень далеко от дома. А судя по позе, в какой он скрючил меня на полу и связал, завязав глаза лентой – мой похититель, как минимум – маргинал с отклонениями, который собирается надо мной издеваться, как максимум – серийный маньяк-убийца.
Стать жертвой психа – достойное завершение блестящей карьеры циркачки, Тея. Ничего не скажешь.
– Я не твой похититель. И мне ты очень многим обязана, Эмили.
Эмили? Тогда тем более бояться нечего. Псих принял меня за другую девушку. Остается сделать так, чтобы он понял, что я не та, кто нужна ему, прежде чем он убьет меня.
– Вы меня с кем-то перепутали, – рычу в ответ я, резко осознав, что псих принимает меня за какую-то свою одержимую влюбленность или вроде того. – Меня зовут Алатея. Или просто Тея.
– Поверь, есть множество причин, по которым я не мог тебя с кем-либо перепутать. И скоро ты узнаешь, почему.
– Плести интриги у вас получается лучше, чем быть джентльменом.
– Я эквивалент слова «джентльмен», или ты намекаешь на то, что тебе больно лежать на твердом полу?
– Именно. Именно это я и хочу сказать. И…отпустите меня. Развяжите немедленно. Если вам нужны деньги, выкуп…дайте мне позвонить. Я сделаю всего один звонок. Возможно, мы сможем договориться.
– По-прежнему думаешь, что ты в плену, Эмили? Ты правда ничего не помнишь?
– Едва ли это похоже на мой родной дом.
– Насчет родного – не уверен. Но ты определенно дома, – звук тяжелых шагов по паркету отдается набатом в моей груди. И вот я уже чувствую, что он совсем близко – возвышается надо мной, словно цунами, намеревающееся обрушиться и накрыть меня с головой.
– Хватит говорить загадками. Давайте, я оденусь, и мы поговорим. Если вы маньяк или что-то вроде того, то скажу сразу: меня очень невыгодно убивать и насиловать. Я популярна, у меня есть покровители. Вас рано или поздно найдут и посадят. Предупреждаю: мое тело не спрятать в чулане под лестницей.
– Я не собираюсь убивать тебя, Эмили, – моего позвоночника касается что-то мягкое, похожее на кисть. Все тело непроизвольно покрывается мурашками, и это, черт возьми даже приятно. – Да и насиловать не придется, – кисть едва касается моего тела, словно крылья порхающей бабочки. Я открываю в себе спектр новых ощущений, когда она стремительно доходит до ямочек на моей пояснице и ягодиц.
– Что вы делаете? – едва дышу, немного страшась того, что безумец изнасилует меня рукояткой кисти. – Хватит. Прекратите.
– Обрисовываю границы того, что принадлежит мне. Твое тело, Эмили. Но это так мало…учитывая твою проблему, мне нужно больше. Твое сознание. И как следствие, душа.
– Даже если вы чертов арабский шейх, я не принадлежу вам. Ясно? И вообще, только трус может говорить с девушкой, когда она голая и связанная.
– Закрой рот, – обхватывает мой подбородок, надавливая большим пальцем на губы. – Не смей говорить со мной в таком тоне.
– Иначе что? Вы только что сказали, что убивать не собираетесь, насиловать не придется. Все козыри сразу скинули. Поэтому буду говорить, как мне вздумается.
– Есть вещи хуже смерти, Эмили. Забвение. Неведение. Неизвестность. И неминуемость. Отчаяние…, когда не можешь что-либо изменить, вернуть время вспять и переписать момент жизни. И мы оба прекрасно об этом знаем.
– Тогда мне хотелось бы увидеть вас, а потом перейти к обсуждению вещей, что хуже смерти. Глаза в глаза.
– Хорошо. Ты сама попросила, – наконец, он срывает с меня ленту.
Открываю глаза, привыкая к новым ощущениям. Первое, что бросается в глаза – его ноги и начищенные до блеска туфли, словно он заглянул проведать свою зверушку по пути на светский прием.
Неизвестный развернулся ко мне спиной, и пока я могу оценить лишь его высокий рост, широкие плечи и мужественную фигуру с узкими бедрами. Но куда больше меня захватывает не мужчина, а фон, на котором он выделяется.
Меня будто под дых ударили. Кислород мгновенно заканчивается в легких. Отчаянный крик собирается комом в горле. Нервно оглядываюсь по сторонам, зрение не может зацепиться за какую-то одну из картин, являющихся моими зеркалами.
Моими отражениями. Нарисованными версиями меня в совершенно разных локациях, обстоятельствах, позах. Здесь, по меньше мере двадцать картин с девушкой, чертовски похожей на меня, и даже когда мой взгляд цепляется за ее изображение с дальнего ракурса, я понимаю, что это, черт возьми, я.
С ума сойти можно. Вот теперь я начинаю думать, что все-таки это не ошибка. А мужчина – одержимый мною фанатик, который терпеливо выжидал, когда я споткнусь, чтобы похитить меня.
И от этой мысли уже тошнит. Ужас овладевает каждой клеточкой тела, но я стараюсь держаться изо всех сил. Я привыкла быть бойцом. Я – сильная. Ему не загнать меня в рамки жертвы, а именно в нее он пытается меня поставить.
Наверное, меня пугает то, что он действительно меня не убьет. Годы в тюрьме одержимого психопата – это гораздо хуже, он прав.
– Убейте меня, пожалуйста, – чеканю я по слогам с долей иронии, за которой плохо скрывается страх и ужас. Дыхание меня выдает. Пот меня выдает. И эта проклятая дрожь изнутри.
– Я только что достал тебя из-под земли, Эмили. Тебе пока рано возвращаться туда, – он разворачивается ко мне, и почему-то я отчаянно хотела, чтобы этот момент никогда не наступил.
Я боюсь вспомнить его. Боюсь, что он говорит правду.
И что я знаю его. Что у меня есть параллельная жизнь, о которой я просто забыла. Потерять контроль над собой, над своей личностью – вот что действительно хуже смерти.
Арктический, но такой манящий холод его пронзительных глаз вызывает во мне бурю эмоций. Их цвет – зеркальная гладь омута памяти, в который я бы хотела нырнуть с головой, но мешает страх. Страх никогда не выбраться.
Они нечитаемые, но далеко не пустые. Слишком нереальные, чтобы принадлежать обычному человеку. Мужчина, наделенный дьявольской привлекательностью и убийственной энергетикой, априори не может быть человеком.
У незнакомца аристократические черты лица, какими не может похвастаться даже Ален Делон в юности. И мне трудно определить его возраст, поскольку я уверена, что из-за вечной полу ухмылки и полного отсутствия других эмоций, морщинка у губ – это все, что ему грозит до глубокой старости.
Удивительно, но он совсем не похож на художника. Скорее, на игрока в покер или шахматиста, что с отстранённым видом строит свои каверзные планы по захвату противника.
Да только с чего он взял, что этот противник – я? Почему именно меня нужно было захватывать?
Молчание усиливает невидимые удары молний, между нами, но я первая нарушаю его:
– Я вас где-то уже видела. Правда?
– О да, Эмили. Ты видела меня, – он наклоняется ко мне ближе, поддевая подбородок так, словно я его ручная кошка. – Скажу больше: ты кончала подо мной. Много раз. Целую вечность.
Ну это уже совсем бред, хотя из его уст звучит чертовски убедительно! Взволнованно облизываю пересохшие губы, что мгновенно утратили влагу после его последних слов.
– Кто вы, черт возьми? – едва открывая рот, выдыхаю я.
– Я твой муж, Ми, – он ласково проводит по моим губам, вновь скривив губы в своей фирменной усмешке. – Добро пожаловать домой.