Глава 1

Происхождение

Урожденная Элеанор Бейкер, будущая Нони Винтур, родилась в 1917 году в Гаррисберге, столице штата Пенсильвания, в богатой квакерской семье. Она была светской девушкойi. Ее отец, Ральф Бейкер, был адвокатом. Он оставил частную практику, чтобы стать преподавателем Гарвардской юридической школыii. Он специализировался на трастахiii и перед смертью владел внушительным фондом, которым его потомки, включая внучку Анну, пользовались на протяжении нескольких десятилетийiv.

Окончив учебу в колледже Рэдклифф (Массачусетс) в 1938 году, Нони записалась в Ньюнэм-колледж для женщин Кембриджского университета и познакомилась с будущим мужем, Чарльзом Винтуром, который тоже учился в Кембридже. Их познакомил общий друг Артур Шлезингерv. Сын генерал-майора, Чарльз родился в 1917 году в Дорсете на юго-западе Англииvi. Миниатюрная и изящная Нони укладывала волосы короткими темными волнами и закалывала их сзади, открывая лицо с кожей цвета сливок и идеальными чертамиvii. Чарльз носил очки и имел меланхоличное выражение лица, производя впечатление компетентного человекаviii.

Оба проявляли интерес к журналистике и писательству. В Кембридже Чарльз был одним из редакторов Granta, престижного литературного журнала студентов последнего курсаix. Лето после окончания колледжа Нони провела, работая репортером газеты Daily Republican в Фениксвилле, Пенсильванияx. Необходимая газетному репортеру лаконичность, должно быть, повлияла на ее прямую и немногословную манеру речи, которая порой сводила Чарльза с ума, так как зачастую он не мог понять, особенно в переписке, о чем она на самом деле думаетxi.

Окончив университет первым по академической успеваемости – а это высочайшее университетское отличие из всех возможных – Чарльз отправился в Лондон, где начал работать в рекламном агентстве Дж. Уолтера Томсона. Нони вернулась в Штаты. Их любовь не вызывала сомнений, чего нельзя было сказать об их будущемxii.

_________

Среди минимальных последствий германского вторжения в Польшу 1 сентября 1939 годаxiii была потеря Чарльзом работы в рекламном агентстве Томсонаxiv всего лишь через два месяца после того, как он туда пришел. Как и многие его ровесники, Чарльз быстро записался в армиюxv. Он еще не знал, куда его направят, но уже отправил письмо Нони, в котором просил ее как можно скорее приехать в Лондон и выйти за него замуж. Несколько недель спустя он начал подготовку для поступления на должность младшего офицера и вскоре получил известие о том, что Нони приняла его предложение и приедет в февралеxvi.

Нони приехала в Лондон в тот самый день, когда первый вражеский самолет был сбит в Великобританииxvii. Увидев ее, Чарльз испытал такой восторг, что едва не потерял сознаниеxviii. Эйфория Нони была несколько меньше, но она все равно верила, что они отлично поладятxix.

Они поженились 13 февраля 1940 года в церкви в Кембриджеxx, а потом отпраздновали это событие с друзьями. Они радовались, что наконец вместе, но война приводила в уныние, и никто из них не знал, куда пошлют Чарльза. Нони вскоре забеременела. Она оставалась в Лондоне несколько месяцев, а потом вернулась в Бостонxxi.

Оставшись один, Чарльз впал в депрессию. Он был в ужасе от возможного вторжения немцев в Британию и подумал, не станет ли интрижка на стороне антидотом. Для него это не было столь шокирующим решением. Чарльз чувствовал, что ему «необходимо быть с женщиной», и с первых же недель их брака Нони поняла, что он не относится к числу верных мужейxxii. Решив, что главное правило установлено и принято, Чарльз предположил, что Нони согласится с тем, что роман на стороне пойдет ему на пользуxxiii. (Связи Чарльза продолжались на протяжении всего их брака, что стало болезненным открытием для Анны в ее подростковом возрастеxxiv.) Нони, в тот момент на седьмом месяце беременности, дала согласие на интрижку из Бостона. Хотя Чарльза волновало, что это может быть ей неприятно, он начал проводить вечера с разведенной женщиной 23 лет, чей новый жених так удачно был в это время в Родезииxxv.



В конце ноября, через 40 недель и один день после свадьбы, Чарльз получил телеграмму от Шлезингера, в которой сообщалось, что у него родился сын. Мальчика назвали Джеральдом в честь отца Чарльзаxxvi. Пройдет пять лет, прежде чем он впервые встретится со своим сыномxxvii.

_________

Для Анны одним из самых тяжелых периодов ее личной и профессиональной жизни станет жизнь с новорожденным ребенком отдельно от мужа на другом берегу Атлантики. Ее родителям пришлось столкнуться с этой ситуацией в самый разгар войны. Их терзала тревога, что Чарльза могут убить в любую минуту.

Спустя всего несколько недель после рождения Джеральда Нони, вопреки желанию родителей, снова отправилась морем в Европу, чтобы быть с Чарльзом. Сына она оставила в безопасности со своими родителями. Чарльз знал, что Нони едет против своей воли. Он вынудил ее приехать, хотя ей было очень больно расставаться с Джеральдомxxviii. Но он также понимал, что варианта действий, который бы полностью устроил каждого из них, нет. Чарльз считал, что, если они не увидятся до окончания войны, их молодость останется позади – то есть если он вообще доживет до победыxxix.

Хотя поначалу Нони тосковала по родному дому и злилась, она осталась с Чарльзом на несколько лет, решив быть при муже, даже если это означало, что они с сыном отдалятся друг от друга. Она переезжала вместе с Чарльзом, пока тот менял места службы в Великобритании и поднимался по карьерной лестнице. Они оба обрадовались, когда его перевели на офисную работу после обучения в штабном колледжеxxx. В середине 1944 года Нони вернулась в США. Для сына она стала чужой. Когда жена оказалась на другом берегу Атлантики, Чарльз завел новую любовницу, о чем опять уведомил Нониxxxi. Она на несколько лет оставила ребенка ради мужа, а Чарльз, как оказалось, был готов снова ей изменять.



Хотя условия войны были экстремальными, и Чарльз и Нони как будто обладали способностью забывать о благополучии других, если речь шла об исполнении их сиюминутных желаний.

Зимой Чарльз обосновался в Версале, в роскошной гостинице «Трианон Палас отель» с хрустальными люстрами, черно-белыми плитами на полу и белыми колоннамиxxxii. Сидя в мансарде, Чарльз и его сослуживцы, младшие офицеры, обсуждали, чем бы они хотели заниматься после войны. Чарльз сказал, что хотел бы стать журналистом. Артур Грэнард, адъютант верховного главнокомандующего Королевскими ВВС маршала Теддера, ответил: «Если тебе понадобится рекомендация для лорда Бивербрука, дай мне знать»xxxiii.

Лорд Бивербрук был состоятельным канадцем. Он стал миллионером в 27 лет благодаря слиянию цементных компанийxxxiv, а потом переехал в Лондон в поисках не только новых возможностей для бизнеса, но и культурного и политического влияния. Во время войны он давал советы Уинстону Черчиллю и издавал целый ряд газет, включая The Evening Standard и Sunday Express, у которой после Второй мировой войны был самый большой тираж в мире. Лорду Бивербруку не удалось стать премьер-министром, поэтому он использовал свои газеты, чтобы продвигать друзей, атаковать врагов и выступать за изоляционизм Британииxxxv.

Как только война закончилась, Чарльз написал Грэнарду и попросил о встрече с Бивербруком. К его удивлению, Грэнард сдержал обещание и познакомил ихxxxvi.

Бивербрук славился своей эксцентричностью, но Чарльз нашел его обезоруживающе сердечным, когда они встретились в квартире лорда на Парк-Лейнxxxvii в понедельник 1 октября 1945 годаxxxviii. Бивербрук попросил Чарльза написать статью о различиях в стилях работы англичан и американцев. Статья понравилась, и Чарльзу предложили место помощника автора редакционных статей в The Evening Standard с испытательным сроком и заработком 14 фунтов в неделю. Этой работе предстояло изменить его жизньxxxix.



С карьерой Чарльз разобрался. Теперь он должен был остепениться. Он провел последний вечер с любовницей как холостяк, а потом нашел жилье для себя и своей семьи неподалеку от лондонского Хэмпстедаxl. Ему даже в голову не приходило, что его счастье с Нони окажется таким коротким.

_________

Джеральду было пять лет, когда Нони привезла его в Лондон в начале 1946 года. Чарльз практически сразу понял, что жизнь с ним пойдет мальчику на пользу, поскольку он рос «в преимущественно женском окружении»xli.

Второй сын, Джеймс («Джимми»xlii), родился у Нони и Чарльза в мае 1947 годаxliii, а два года спустя Нони снова забеременела. 3 ноября 1949 года она родила дочь, которую назвали Аннойxliv. Малышка заболела коклюшем весной следующего года, но в общем и целом дети в семье Винтур были благополучны и счастливыxlv.

Так было до вторника 3 июля 1951 года. За четыре месяца до второго дня рождения Анны Джеральд надел форму и отправился в школуxlvi. Ему уже исполнилось десять, и он давно умел ездить на велосипеде. В тот день произошла трагедия: автомобиль сбил Джеральда по дороге из школы домой. Он получил травму головы. Его отвезли в больницу Нью-Энд в Хэмпстеде, но спасти не смогли. В шесть часов вечера, через двадцать минут после поступления в больницу, сообщили о смерти Джеральда Винтураxlvii.

В кругах британских журналистов говорили, что эта личная трагедия повлияла на движение Чарльза по карьерной лестнице. Ему не терпелось уйти из газеты, чтобы зарабатывать больше денег. Но когда во время его встречи с Бивербруком Чарльзу сообщили о несчастье, он не бросился домой, а вернулся к делам и продолжил разговор с Бивербруком, не упомянув о сынеxlviii. Такая преданность профессии перед лицом одной из самых страшных трагедий в жизни произвела неизгладимое впечатление на его босса.



Тем не менее Чарльз разделял глубокое горе Нони. Ее отчаяние было так велико, что врач выписал ей лекарства, чтобы помочь пережить самые тяжелые дни. Оба родителя терзались чувством вины. Ситуацию усугубило и то, что мужчину, сбившего насмерть ребенка, обвинили не в убийстве, а всего лишь в опасном вожденииxlix. Хотя по решению суда он получил максимальный срок – два года тюрьмы, – штраф ему выписали всего лишь в 10 фунтовl.



Позднее в этом же месяце Винтуры собрали чемоданы и отправились в Америку на корабле «Королева Елизавета», чтобы навестить семью Нониli. Чарльз был из тех, кто никогда не брал отпуск целиком, поэтому он быстро вернулся в Великобританию. Только осенью семья воссоединиласьlii. Путешествие не смогло облегчить их страдания.

Анне было всего лишь год и 8 месяцев к моменту смерти Джеральда, и она была слишком мала, чтобы запомнить это событие или ощутить трагедию потери. Но ее семью это несчастье преследовало долгие годы. В доме не было ни одной фотографии ее брата, и в какой-то момент тревожность Нони достигла такого уровня, что она приказала поставить на окна решетки из страха, как бы кто-то из детей не выпалliii.

Возможно, дух Чарльза был сломлен, но в новом году он получил повышение и стал политическим редактором в The Evening Standard. Бивербрук написал об этом в Newsweek и назвал Чарльза «блестящим»liv. Нони гордилась успехами мужа, но ее возмущал тот факт, что они были результатом преданности Бивербруку, которая иногда превосходила преданность ей и детямiv. И больше всего она ненавидела консервативную политику Бивербрукаlvi.



После Анны у Чарльза и Нони родились еще двое детей, Патрик и Нора. Нони было скучно сидеть дома, ухаживая за четырьмя детьми, которым еще не исполнилось и десяти, поэтому она брала подработку: писала рецензии на телевизионные шоу, читала сценарии для Columbia Pictureslvii и даже стала кинокритиком. Когда она смогла снова работать полный день, «она решила, что хочет заниматься социальными проблемами», позднее говорила Анна. Нони начала совершенно новую карьеру как соцработник. Она помогала беременным девочкам-подросткам найти приемных родителей для их детей. Нони посвятила себя этому с тем же пылом, с каким Чарльз относился к своей работе в газете. «Это было очень важное для нее дело, и, я полагаю, вдохновляющее для всех нас», – сказала Аннаlviii. Она часто говорила в интервью об отце, о том, что он вдохновлял ее, но практически никогда на протяжении всей карьеры не обсуждала мать, хотя они были очень близки. Она не делала этого даже с близкими друзьямиlix. И все же характером Анна очень походила на Нони. Возможно, Анна была в большей степени экстравертом[1], чем ее мать, но, как и Нони, она отличалась невероятной силой воли и такими же твердыми политическими убеждениями.

С другой стороны, профессиональные амбиции и безжалостность Анна, кажется, унаследовала от отцаlx, чья власть в «конюшне» Бивербурка росла с каждым шагом по служебной лестнице: политический редактор The Evening Standard, помощник редактора Sunday Express, заместитель редактора The Evening Standard, управляющий редактор Daily Express и, наконец, в 1959-мlxi он, к своему облегчению, снова вернулся в более престижный The Evening Standardlxii.

Должность редактора The Evening Standard была не только престижной, она была финансово выгодной. Винтуры купили просторный трехэтажный особняк в сельской местности. Когда Анна не ездила верхом и не играла в теннис, ей очень нравилось читать книгиlxiii, устроившись в кресле, обитом ситцем с типично английским рисунком из махровых роз.



Друзья и коллеги впоследствии восхищались тем, с какой жадностью Анна читаетlxiv. Летний отпуск семья проводила обычно на Средиземном море, в Испании или Италииlxv.

Чарльз придерживался жесткого рабочего графика. Он вставал в 7 утра и в 8 уже был в офисе, где каждый день отвечал за выпуск по меньшей мере пяти различных тиражей каждого номера газетыlxvi. Если новости приходили, когда его не было в офисе, Чарльз бросал все и мчался на работу, даже если семья отдыхала за городом. «В семье все знали, что он очень нас любит, но мы также знали и то, что он поглощен газетой. Он ни в коем случае не был отсутствующим отцом. С другой стороны, он показал нам всем, что такое рабочая этика и как важно любить то, чем ты занимаешься в жизни», – сказала Анна. Она была непосредственной свидетельницей отцовской страсти к работе, когда приходила к нему в офис, видела журналистов и то, как печатают газеты, чувствовала исходящий от печатных машин запах свежей типографской краскиlxvii.

«Всегда было ощущение дедлайна, – вспоминала Анна. – Возбуждение, вызванное новостями»lxviii. Во время воскресного ланча чаще всего говорили о том, что пишут в газетахlxix. «В нашем доме евангелием была газета», – сказала онаlxx.

Хотя Нони была близка со своими родителями и радовалась их обществу lxxi, Анна рассказывала, что ее отец «получил викторианское воспитание. Я не уверена, что его мать вообще разговаривала с ним»lxxii. Нони и Чарльз хотели воспитывать детей на американский манер, что означало участие в их жизни. В британских семьях представителей свободных профессий дети часто ужинали отдельно от родителей. В доме Винтуров дети ужинали вместе с родителями и принимали участие в вечеринках, что открыло Анне доступ в профессиональный мир Чарльзаlxxiii. С раннего возраста гламурный и интеллектуальный круг, множество вечеринок были для Анны нормой. Если к ужину не приходили знаменитые журналисты, семья и без них вела за столом высокоинтеллектуальные беседыlxxiv.



При Чарльзе влияние The Evening Standard доказало, что таблоид может быть одновременно популистским и изысканным, и это издание стало самой известной лондонской вечерней газетой. («На первой странице нужен обезглавленный труп, найденный у реки, – говорил Чарльз, – но внутри должна быть по крайней мере одна статья, которую не сможет пропустить постоянный заместитель министра финансов»lxxv.) Он нанял иностранных корреспондентов и освещал политические события в либеральном духе, при этом уделяя столько же внимания искусству и культуре. Его главной целью было привлечь молодых читателей. На вопрос коллеги о секрете его успеха Чарльз ответил: «Я брал на работу молодых»lxxvi. Он ценил вклад неопытных сотрудников и был известен тем, что мог войти в отдел новостей только для того, чтобы спросить молодого автора, какое фото выбрать для первой страницыlxxvii. Неудивительно, что столько журналистов хотели на него работать.

Для редактора с Флит-стрит того времени Чарльз был необычайно внимателен к талантливым женщинам. «Это было начало второй волны феминизма, поэтому права женщин были в некоторой моде, но в реальности их не было», – сказала Селия Брейфилд, которая получила работу с четвертой попытки. Она обратила внимание на то, что в The Evening Standard, куда она пришла после Daily Mail, ей никто не свистел вслед, когда она проходила по редакции. Эта культура сдержанности могла быть только спущена сверху. Селия была фрилансером, когда забеременела, и Чарльз настоял на том, чтобы она получила такой же отпуск по беременности и родам, как и постоянный сотрудник, хотя технически она не имела права на такие привилегии. То, что женщинам платили меньше, было данностью, но Чарльз ценил их талант, в отличие от многих его коллегlxxviii.

Хотя сотрудники поддерживали и уважали Чарльза, его ни в коем случае нельзя было назвать легким в общении человеком. Все знали, что его нельзя беспокоить, пока первый тираж не будет отпечатан утромlxxix. В ежедневном общении он был спокойным, холодным и требовательным. Чарльзу постоянно приходилось принимать решения, и делать это быстроlxxx.



Раз в год он приглашал всех сотрудников на ланч и приходил на него с блокнотом, чтобы сверяться со списком тем для разговораlxxxi. Чарльз говорил так, как говорили представители британского высшего класса, и как будто ставил точку после каждого слова: «Теперь. Давайте. Обсудим. Вот что»lxxxii. Исключением была его фирменная фраза, произносимая как одно слово, если кто-то допустил ошибку: «Радивсегосвятоговследующийразсделайвсеправильно!»lxxxiii Когда авторы приходили в его огромный офис, чтобы показать набросок статьи, он усаживал их подальше от своего стола, подпирал лоб рукой и читал всю статью, не произнося ни слова, заставляя сотрудника нервничать и чувствовать себя максимально некомфортно. Сотрудники – мужчины средних лет, обращавшиеся к Чарльзу «сэр», съеживались от страха на ежедневных встречах, когда он рвал выпуски предыдущего дня и требовал сказать ему, почему одна статья резко обрывается, а другая похоронена. Когда он проходил мимо рабочих мест, рассказывала Брейфилд, «он был настолько пугающим, что люди пригибались к столам, как пшеница под ветром. Они съеживались за печатными машинками от исходящего от него ощущения власти»lxxxiv. Сотрудники приходили в восторг, если под их статьей он оставлял одно лишь слово «великолепно»lxxxv.

Но каким бы наводящим ужас ни был Чарльз, он вызывал уважение, и сотрудники хотели ему угодить. «Он завораживал, и мы все были очарованы им», – сказала Вэлери Гроув, писавшая для негоlxxxvi. Несмотря на то каким он выглядел в глазах других, Анна считала отца «сердечным и замечательным» и не понимала, почему на работе его прозвали «Ледяной Чарли». «Это не имело ничего общего с тем, каким человеком он был», – сказала онаlxxxvii. Впоследствии Анна вызывала у многих такое же ощущение.

Вне работы Чарльз не казался таким грозным, особенно на званых ужинах. Он любил сплетни, и достаточно часто история о знакомом вызывала у него неожиданно громкий и довольный смех. По вечерам они с Нони часто оставляли детей с нянейlxxxviii и уходили на вечеринки, в театр или в оперу. Чарльз считал, что появление в обществе было обязательной частью его работы.



Успешный редактор, полагал он, обязан «принимать больше приглашений, чем ему хочется, и знать больше людей, чем ему нравится»lxxxix. В конце концов Нони стала выходить в свет реже, и Чарльз посещал мероприятия без нееxc.

Хотя сотрудники считали успех Чарльза абсолютно заслуженным, поговаривали, что его карьера – это награда за его стоицизм, уровень военной дисциплины, который сотрудники называли «винтурианским»: сдержать поток слез, справиться с шоком и продолжать работать, как будто только что не случился самый страшный кошмар любого родителя. Сотрудники Чарльза впоследствии заметят такую же пуленепробиваемую дисциплину у его старшей дочериxci.

И все же было бы ошибкой утверждать, что подход Анны к работе был исключительно результатом влияния ее отца. Шлезингер описывал Нони как «яркую, остроумную и критичную», «легко подмечавшую слабости других», отмечал ее цинизм как «форму самозащиты, потому что я считаю, что она была в высшей степени уязвимой». И все же он добавил: «С ней было очень весело, если вы не становились ее мишенью»xcii. Друзья и коллеги Анны говорили о ней то же самое.