Женская логика

– Прости меня, – промолвила она, —

Но ты меня немного обижаешь,

Все время вот целуешь, обнимаешь,

Как будто я иначе не нужна!



Он покраснел: – Ну, да… Но если любишь?

Ведь сердце же колотится в груди!

Как усидеть?

– А ты вот усиди!

Не то все сам немедленно погубишь.



Нельзя, чтоб в чувствах появилась трещина.

Вы все, мужчины, низменны навек!

Пойми: перед тобою человек,

А ты во мне все время видишь женщину.



Я о таком на свете понаслышана,

Что ты со мной и спорить не берись!

– Ну, хорошо… Я понял… Не сердись…

Пускай все будет тихо и возвышенно.



И впрямь, отныне – ни обид, ни ссор.

Бежали дни и назначались встречи.

Он стал почти ручным и каждый вечер

Вел умный и красивый разговор.



Она же, хоть и счастлива была,

Но постепенно словно бы темнела.

Все реже улыбалась, похудела

И вдруг (совсем немыслимое дело!)

Взяла и на свиданье не пришла…



Он позвонил: – В чем дело? Почему?

– Ах, почему? Спасибо за беседы!

А я не тумба! Хватит! Не приеду! —

Она сквозь слезы крикнула ему.



– Ведь это же издевка и тоска!

Скажи, какой красноречивый книжник!

Я, как ни странно, женщина пока,

А ты… а ты… бесчувственный булыжник!



1970

Как мне тебе понравиться?

Как мне тебе понравиться?

Стать мрачным и непонятным?

А может быть, вдруг прославиться

Поступком невероятным?



Или вдруг стать мятежным,

Порывистым и упрямым?

А может быть, нежным-нежным

И ласковым самым-самым?..



А то вдруг лукаво-мглистым,

Сплетающим ловко сети?

Иль простодушно-чистым,

Доверчивым, словно дети?



Иль стать искушенным в жизни,

Солидным и мудрым очень,

Так, словно бы между прочим,

Роняющим афоризмы?



Разгневать тебя мне, что ли,

Поссорясь с тобой всерьез?

Иль рассмешить до колик,

До радостно-глупых слез?



Богатым прийти иль бедным,

С подарками или без?

Словом ли вдруг хвалебным

Поднять тебя до небес?



Что делать? Куда направиться:

К другу или врагу?

Откуда решенье явится?

Как мне тебе понравиться,

Понять уже не могу!



А ты даже будто рада

Терзать меня, как юнца.

Но только любовь не надо

Испытывать до конца.



Запомни мое пророчество:

Когда-нибудь, как во сне,

Страдая от одиночества,

Ты снова придешь ко мне.



И, бросивши спесь красавицы,

Скажешь: – Встречай, чудак!

Я с сердцем не в силах справиться.

Ну, как мне тебе понравиться? —

А я улыбнусь: – Никак!..



1970

За десять минут до свидания

Ты загадочно в зеркале отражаешься,

Чуть качаешь хорошенькой головой,

Ты сейчас на свиданье со мной собираешься,

Все улыбки и стрелы готовя в бой.



А свиданья и вправду у нас как бой,

То капризы, то споры при каждой встрече,

И в душе уж не то чтобы соловьи —

Но порой даже зяблики не щебечут.



За горячность мою, за сердечный свет,

Ты мне, словно в насмешку, всегда в награду

Каждым жестом своим говоришь – не надо!

Каждым словом своим отвечаешь – нет!



Только радость, наверное, никогда

На сплошных отрицаниях жить не может.

Ей нужны, как живительная вода,

Только «да», понимаешь, одни только «да».

Ну и щедрость души, вероятно, тоже.



А не то постоит она, подождет

И промолвит: – Да стоит ли ждать напрасно?! —

А потом безнадежно рукой махнет

И добавит: – Да ну их, глупцов несчастных!



А без радости сразу всему конец!

А без радости в жизни какая сладость?

А без радости что за накал сердец?

А без радости видеться что за радость?



Я не знаю, как сложится жизнь твоя,

Только время не век же звенит игрушкой!

И однажды, скажу тебе не тая,

Ты проснешься вдруг старенькою старушкой.



Вспомнишь всех: кто встречал тебя, кто забыл,

И воскликнешь вдруг, горько всплеснув руками!

– А ведь он-то, пожалуй, один и был,

Кто всерьез и взаправду меня любил! —

И начнешь торопливо греметь шкафами.



Вынешь платье, зеленое, как волна,

И пушистую беличью пелерину,

Но посмотришься в зеркало – седина!..

Но посмотришь на руки – одни морщины!..



Тихо сядешь, стянув пелерину с плеч,

И промолвишь раздумчиво и серьезно:

– Надо вовремя было любовь беречь,

А сегодня не нужно ни слов, ни встреч,

А сегодня, голубушка, слишком поздно!..



Ты загадочно в зеркале отражаешься,

Чуть качаешь хорошенькой головой,

Ты сейчас на свиданье со мной собираешься,

Все улыбки и стрелы готовя в бой.



Вот бежишь, каблучками стуча на ходу.

Что скрывать! Я действительно очень жду.

И однако же, чтобы сберечь хорошее,

Все, что сказано выше, – имей в виду!



1971

Домовой

Былому конец! Электронный век!

Век плазмы и атомных вездеходов!

Давно, нефтяных устрашась разводов,

Русалки уплыли из шумных рек.



Зачем теперь мифы и чудеса?!

Кругом телевизоры, пылесосы,

И вот домовые, лишившись спроса,

По слухам, ушли из домов в леса.



А город строился, обновлялся:

Все печи – долой и старье – долой!

И вот наконец у трубы остался

Последний в городе домовой.



Средь старых ящиков и картонок,

Кудлатый, с бородкою на плече,

Сидел он, кроха, на кирпиче

И плакал тихонечко, как котенок.



Потом прощально провел черту,

Медленно встал и полез на крышу.

Уселся верхом на коньке, повыше,

И с грустью уставился в темноту.



Вздохнул обиженно и сердито

И тут увидел мое окно,

Которое было освещено,

А форточка настежь была открыта.



Пускай всего ему не суметь,

Но в кое-каких он силен науках.

И в форточку комнатную влететь

Ему это плевая, в общем, штука!



И вот, умостясь на моем столе,

Спросил он, сквозь космы тараща глазки:

– Ты веришь, поэт, в чудеса и сказки?

– Еще бы! На то я и на земле.



– Ну то-то, спасибо, хоть есть поэты.

А то ведь и слова не услыхать.

Грохочут моторы, ревут ракеты,

Того и гляди, что от техники этой

И сам, как машина, начнешь рычать!



Не жизнь, а бездомная ерунда:

Ни поволшебничать, ни приютиться,

С горя нельзя даже удавиться,

Мы же – бессмертные. Вот беда!



– Простите, – сказал я, – чем так вот маяться,

Нельзя ли на отдых! Ведь вы уж дед!

– Э, милый! Кто с этим сейчас считается?!

У нас на пенсию полагается

Не раньше, чем после трех тысяч лет.



Где вечно сидел домовой? В тепле.

А тут вот изволь наниматься лешим,

Чтоб выть, словно филин, в пустом дупле

Да ведьм непотребностью всякой тешить.



То мокни всю ночь на сучке в грозу,

То прыгай в мороз под еловой шапкой. —

И крякнув, он бурой мохнатой лапкой

Сурово смахнул со щеки слезу.



– Ведь я бы сгодился еще, гляди.

А жить хоть за шкафом могу, хоть в валенке. —

И был он такой огорченно-маленький,

Что просто душа занялась в груди.



– Да, да! – закричал я. – Я вас прошу!

И будьте хранителем ярких красок.

Да я же без вас ни волшебных сказок,

Ни песен душевных не напишу!



Он важно сказал, просияв: – Идет! —

Затем, бородою взмахнув, как шарфом,

Взлетел и исчез, растворясь, за шкафом.

И все! И теперь у меня живет.



1971