Александр Плетнев
Проект «Орлан»: Одинокий рейд
© Александр Плетнев, 2017
© ООО «Издательство АСТ», 2017
* * *
Баренцево море
Зачастую мы состоим из кучи незаметных и обыденных мелочей, нежели из чего-то большого и важного.
Как там в песне: «…а море смеялось…»?!! Хрен оно смеялось. Здесь, в северных широтах, да ещё в это время года оно, как правило, хмурое, как и небо, набрякшее свинцом низких облаков, плюющееся леденистыми каплями. И ветер, сырой и промозглый, треплющий колючим скрабом мо́роси и снежинок, единственное, что не укрыто под штормовым плащом – лицо.
Терентьев щурился на ветер, закрывая наветренную щеку отворотом капюшона, глядя с открытого мостика, как при очередной смене курса крейсер подставляет то одну скулу под удары волн, то другую. Впрочем, при таком волнении, на 16 узлах, двадцатишеститысячитонный корабль стальным монолитом взрезал неспокойное Баренцево море, словно не замечая взлохмаченных волн, отбрасывая пенные усы уже ближе к полубаку – следствие большого развала носовых обводов. Иной раз особо рьяная волна вздымала тучи брызг, но высокая носовая конечность и в худшую погоду не допускала забрызгивания палубы.
Взгляд невольно скользнул на рядки крышек-люков, закрывающих главный ударный комплекс – двадцать крылатых ракет «Гранит».
«Всё-таки смеётся, – сделал вывод капитан 1-го ранга Терентьев, командир атомного крейсера “Пётр Великий”, – только недобро как-то, пакостно».
После его вступления в должность командира корабля крейсер в основном торчал у причальной стенки, лишь пару раз выходя на выполнение учебных задач по стрельбам и маневрированию. Однако эволюции корабля были ограничены по длительности. Экипаж на «Петре» был недоукомплектован, и ко всему ещё многие матросы и даже офицеры были новичками. Причина была в систершипе «Петра» – крейсере «Адмирал Нахимов», модернизация и ремонтные работы на котором подходили к завершению. На спешно доведённый до ума «Нахимов» просто не успевали набрать и обучить экипаж. Фактически полный апгрэйд по радиоэлектронной аппаратуре и новым системам вооружений требовал новых людей, с которыми тесно работали заводские специалисты. Но большинство же БЧ[1], таких как ходовая, румпельная и остальные основные системы, остались фактически прежними. Вот этих парней из экипажа «Петра» и забрали на новообкатываемый крейсер.
Командование божи́лось, что как только они натаскают там своих новобранцев – людей вернут. Терентьев же не особо в это верил и гонял своих в хвост и гриву. Сначала у причальной стенки по теории и с неработающими механизмами, доводя действия матросиков до автоматизма (типа имитации действий: там повернуть рычажок, тут щёлкнуть тумблером и так далее). А уж потом и в короткие эволюции крейсера в море. Радовало хоть то, что доходяг-срочников было не более трёх десятков – основной экипаж состоял из офицеров и контрактников.
На командование он был не в обиде, понимая – если бы не обстоятельства с ускоренным вводом в эксплуатацию «Нахимова», то ему вообще не видеть этой должности. Проблема для него была в друго́м.
С некоторых пор Терентьев заметил, что любовь к морю изменила свой идеалистический окрас. Месяцы рутинной службы на берегу сыто расслабляют: когда приходишь на корабль от уюта и домашних котлет как на какой-нибудь завод-фабрику, только что выслушивая бравые рапорты у трапа и на мостике.
«Даже брюшко появляется», – с лёгким презрением думалось ему.
Но эта идиллия с берегом длится недолго, и незаметно подкрадывается нудящее ощущение скуки и некий зов моря. И уже вступив на палубу, протопав по переходам, поднимаясь на мостик, вдруг замечаешь, как в тебя проникает через подошву ботинок затаённая вибрация не замолкающих механизмов. И ты невольно достраиваешь в мозгу многоэтажную конструкцию корабля, понимая его величие и силу: начиная от чутких «ушей» локаторных антенн, через посты различных БЧ и покоящихся в контейнерах боевых ракет, выжидающих своего часа, до необузданной, но прирученной энергии ядерной установки.
Последующий выход в море переполняет эйфорией ожидания новизны, сопровождается неким чувством привычной значимости. Однако эта жажда странствий оказывается быстро насыщаемой. Почти мальчишеский восторг куда-то улетучивался, заполняясь учебными или, естественно, условными боевыми буднями. Тянет назад, домой…
– Стар ты стал, – говаривал он порой, ловя себя на очередном хмуром ворчании. И тут же отшучивался: – Не дождётесь!!!
Как водится, оправдывая себя той или иной причиной этого самого недовольства, находя основной довод – «ответственность». Может, в этом и были основания у командования КСФ[2] назначить именно его командиром «Петра» – спокойного, рассудительного и не особо рвущегося в боевые походы, пока крейсер вынужденно простаивает?
«Нет! Не смеётся, – Терентьев уже не столько всматривался в теряющийся в сером мареве горизонт, сколько к своим ощущениям, – оно сразу как-то зловеще ухмылялось. Изначально».
В этот раз из штаба дали добро пробежаться подальше, даже отработать взаимодействие с новеньким СКР «Туман»[3] учебную задачу по противолодочному поиску. Да и сам Терентьев небезосновательно считал – теорию надо подкреплять усердной практикой.
В роли «противника» намечалась новейшая дизель-электрическая лодка проекта 677 под шифром «Лада», вышедшая с пункта базирования на последоковые мероприятия.
Подводники в играх участвовать не собирались. У подплава свои заморочки: дифферентовка, погружение на рабочую глубину, проверка герметичности прочного корпуса. Но поработать по ним издалека разрешили.
Тут главное было не мешать подводникам, не заходить за «забор» (линию разграничения на карте).
В общем, ничего сложного не намечалось – обычная отработка противолодочного поиска в заданном квадрате.
– От буя до буя! – по-своему интерпретировал капитан второго ранга Скопин – старший помощник командира корабля.
Снялись с бочки, вышли в Баренцево и почти сразу на радарах поймали обещанного погранцами[4] супостата – крутится у границ территориальных вод.
Дали полный ход и вскоре установили визуальный контакт. Опознали норвежский корыто-корвет типа «Нордкап» – ровесник «Петра»[5].
«Амеры – те обычно отбегают подальше наших от “Гранитов”, – Терентьев в бинокль рассматривал маячивший на траверзе всего в тридцати кабельтовых норвежский корабль, – а эти – викинги, блин, как ни в чём ни бывало крутятся у самых тервод. Гадово племя!»
Не любил он их, таких правильных, цивилизованных….
«Европейцев, мать их, с их так называемыми ценностями. Зато когда страна была в беде-разрухе, эти все лезли – раздербанить, урвать кусок. Вся эта АНТАНТА. Что характерно, и норвежцы туда же – выхватить себе добычи, пока по зубам дать не могут[6].
Понятно – давно это было, но чем они лучше сейчас? Считают себя тут хозяевами моря, устраивая “рыбные войны”, с ими же выдуманными правилами и ими же порой нарушаемыми».
«Туман» пристроился в кильватер «Петру». Держась территориальных вод, двинули в заданный район. Норвежцы, естественно, увязались, следуя на траверзе.
Вышли в «свою» зону, почти к самому рубежу разграничения районов с подводниками. Гидроакустического контакта с «Ладой» установить не удалось. Не отвечала подлодка и по звукопроводной связи.
– Может, их тут вообще нет, – засомневался старпом, – отработали, довели лодку до навигационного состояния и тю-тю – в Ли́цу[7]. Ещё этот «норвежец» тут ошивается… как-то он нетипично, сволочь, маневрирует.
Запросили СКР «Туман» – те тоже признались в бессилии, хотя у них поисковая аппаратура стояла самая современная.
– Подойдём ближе? – не терпелось старпому.
– Там «забор», – предупредил штурман, – вертолёт бы туда с буями, но не спортивно…
– Эта пронырливая, а вернее, поднырливая братия специально решила нам устроить западло, а потом поржать на досуге, что опять поводили за нос «надводных», – насупился Скопин – сказывался лёгкий холодок взаимного неприятия подводников и надводников, сложившийся ещё в военных училищах.
Доложили оперативному дежурному в штаб. Там, видимо, тоже «болели» за своих. Быстро выяснили в Заозёрске (в штабе подводных сил) – лодка на позиции и предложили… «Немного зайти в зону подводников. Осторожно».
– Не, ну не мудаки? – наливался возмущением старпом. – «Осторожно» это как? Чтобы их акустики нас прозевали? Лодка на тесте, взбредёт им в голову неожиданно всплыть… и угораздит аккурат нам под киль.
– Значит так, – принял решение командир, – идём за «забор», ход полный – так нас точно услышат. Милю. Затем циркуляция – выходим. СКРу оставаться в зоне маневрирования – вести акустический поиск.
А бедовый подплав действительно решил поиздеваться над коллегами-надводниками – и тоже подошли к границе. Подкрались совершенно незаметно.
Тихие они очень – «Лады».
И когда ТАРК взбаламутил воду винтами, тут же вышли по «звукоподводной», передав условным: «вы торпедированы». И ничего лучше не придумали, как всплыли под перископ.
Чего они не учли, так это циркуляции тяжелого крейсера. Тяжёлого во всех отношениях, имеющего нехилую инерцию.
– Перископ прямо по курсу, пять кабельтовых! – заорал сигнальщик.
– Стоп машина, – немедленно среагировал командир, взглянув на лаг и возрадовавшись, что корабль не успел набрать полные тридцать два узла.
Следом команда – и рукоятки машинного телеграфа дважды отыграли на «самый полный назад», затем на «стоп» и снова на «полный назад». То есть отработали максимально возможный задний ход. Распоряжение ушло трансляцией по всем линиям связи и отдельно в ПЭЖ[8] (так положено).
Вот на этом тягучем моменте пришлось поволноваться. Перископ приближался, отрабатывать рулями было не совсем разумно из-за заноса кормы. Решение было принято правильное – только «полный назад». Машины надрывали винтами воду в реверсе…
И наконец, крейсер, замедлившись, попятился… попятился, да так бодро, что даже кильватерный след от носа появился. Кто-то в рубке вздохнул с облегчением.
А как всегда не сдержанный на язык Скопин вроде бы не к месту, но по эмоциональному окрасу вполне подходяще ляпнул:
– Лежу я на ней… спрашиваю: «Тебе не тяжело?» А она в ответ томно: «Это приятная тяжесть!»
И понимай, как знаешь. А никто и не переспрашивал – заняты!
Отработали «стоп машины» и «малый вперёд», довершив циркуляцию.
Атомный исполин, выписав замысловатые элементы движения, под любопытными взглядами скандинавов лёг на курс вдоль условной границы разграничения.
А подводники по радиосвязи, как ни в чём не бывало, выразили своё неудовольствие, что крейсер влез в их район, убрали все свои штыри и мягко растворились под водой. Точнее, попытались – с «Тумана» доложили, что акустический контакт с лодкой не утерян, и «скинули» на БИЦ[9] крейсера пеленг и расчётный курс субмарины. Началось то, зачем пришли – прогон акустических систем и молодых специалистов в противолодочном поиске.
Размотали за кормой буксируемую гидроакустическую антенну, и пошла работа.
Но учебная отработка на «своих» плавно (а точнее неожиданно) перешла в кошки-мышки с «чужими».
Сначала с БИЦа на мостик «стуканули», что по линии особого отдела пришла срочная «секретка». Следом заявился сам особист – доложил-положил дешифровку и по-быстрому ретировался, потому как имел вид бледный и болезненный.
Терентьев не успел ещё с ней ознакомиться, как пришла новая вводная из штаба – подтверждали сведения, полученные от разведчиков.
Суть была в нахождении в их секторе британской подводной лодки.
Осведомленность командования включала даже тип и название: ПЛ – атомная торпедная. «Артфул». Совсем свежей постройки.
Нащупали «британца» там, где и ожидали – под килем «Нордкапа». И сразу стали понятны странности эволюций этой посудины с надписью «KYSTVAKT»[10].
«Интересно, если бы не наводка из штаба флота, наши слухачи смогли бы её обнаружить?» – мрачнел мысленно Терентьев.
«Норвежец» своими винтами весьма эффективно забивал все шумы атомохода, и ходили они как привязанные, словно тренировались уже где-то такой слаженности.
Как бы то ни было, с «Тумана» доложились об установлении гидроконтакта весьма скоро.
Задачи по отработке взаимодействия никто не отменял, но решили отказаться от использования вертолётов в гидроакустическом поиске, чтоб не пугать потенциального противника – пусть думают, что мы не знаем про лодку.
Так и крутили до темноты, то расходясь с «натовцами», то сокращая дистанцию, то теряя гидроакустический контакт с «британцем», то снова восстанавливая.
Ночью то же самое, только не таясь, «поглядывали» друг на друга, облучая радарами.
А утром «Нордкап» убежал в сторону своих берегов, буквально бросив подлодку. Это было любопытно наблюдать – как потерявший свою тактическую накидку-невидимку «британец» сначала притаился, скользя под водой на скорости не более двух узлов, словно в растерянности, а потом надо было быть дураком, чтобы не понять, что он обнаружен. Тогда уже не скрываясь, субмарина, развив двадцать узлов, направилась на северо-запад.
«Туман» увязался следом, забрасывая навесик из гидроакустических буёв с вертолёта, чем удавалось сравнительно легко сопровождать субмарину. «Артфул» дал максимальные 29 узлов, уходя по струнке, тем самым выказывая намерение оставить этот район. Ко всему из штаба пришла «квитанция»: «…в целях ненагнетания обстановки и во избежание провокаций…» и новые вводные. Сторожевик, лениво выписав пенную дугу, лёг на обратный курс.
Вскоре командир «Тумана» передал на крейсер, что перехватил радиообмен по пеленгу подлодки.
«Наверняка на перископ всплыли, пытаются у своих прояснить обстановку через спутник связи», – пришёл к простому выводу Терентьев, отдавая распоряжение «отбой учебно-боевой».
СКР «Туман» отработал положенную программу с новейшей аппаратурой для обнаружения неатомных (особо бесшумных) подводных лодок. И как тактично выразился командир сторожевика, теперь требуется «заводское тестирование».
«Туман» ушёл на базу.
«Петру Великому» следовало выйти в другую расчётную точку.
Баренцево море. Несколько часов спустя
С мостика Терентьев наблюдал, как две маленькие точки-мухи над морем медленно обретают очертания, превращаясь в винтокрылые машины.
Больше глазу не за что было зацепиться – разбегающаяся во все стороны ширь моря превращалась в однородную серую массу, сливающуюся с по-прежнему таким же свинцовым небом.
Более-менее крупные айсберги ожидались ближе к Шпицбергену, однако сейчас не было видно ни одной приличной льдины.
«Но, судя по крепчающему северо-восточному ветру, ледники в нашу сторону погонит с Земли Франца-Иосифа».
Ухудшение погоды не удивляло, воспринималось как неизбежное зло северных условий мореплавания.
«Скоро стемнеет. Если разыграется шторм, не помогут и успокоители качки. Не хватало, чтобы кто-нибудь из парней гробанулся или ударил машину о палубу».
Он вдруг почувствовал навалившуюся усталость и ноющую головную боль. Сказывались напряжение последних суток и дёрганые вводные из штаба флота.
Наполнив стакан воды, он проглотил пару обезболивающих таблеток, украдкой заметив понимающий, почти сочувствующий взгляд вахтенного, что было неприятно, словно его уличили в слабости.
«Чёрт побери! – выругался он мысленно. – Завалишь вот так голову всякими заумностями, и мозги начинают распухать, не вмещаясь в голове. Так и хочется сделать дыру в черепе и выпустить всех этих мух вместе болью».
– Экипажу приготовиться к приёму вертолётов. Авиагруппе вернуться на крейсер, – приказал Терентьев вахтенному офицеру, – в связи с ухудшением погодной обстановки. В журнале сделать соответствующую запись.
Поочерёдно в течение получаса два «камова» без проблем оседлали пятачок на корме крейсера. Хотя вторую машину опускали в ангар уже с матами – к тому моменту корабль вошёл в зону низких кучево-дождевых облаков, и, несмотря на устойчивую палубу, порывы ветра потрепали ангарную команду.
– Вовремя, – старпом появился в ходовой рубке слегка взъерошенный, поправляя пилотку на влажных волосах, – шквалит – весь ангар в лужах.
– Вот, – Терентьев протянул ему листок радиограммы, – не вовремя!
Прочитав содержание, Скопин лишь мысленно сплюнул.
Сообщалось об аварии на британской подводной лодке «Артфул» с её координатами. Из штаба флота приказали оказать содействие, при этом имелось в виду лишь выслать вертолёт. Затем следовало подтверждение норвежской авиации по её местоположению.
– И как всегда – срочно! – негодовал Терентьев. – В этом весь флот! Всё что ни делается – всё непременно срочно! А сами британцы с ПЛ молчат и на запросы не отвечают! Что у них произошло – тоже не известно. Даже сигнала бедствия не шлют.
– Так, может, у них капитаном какая-нибудь Сара Уэст.
– Какая такая Сара?
– У бриттов фрегат «Портленд» – командиром баба, – пояснил старпом, – вот и представь, ей бы SOS послать, а она менжуется в сомнениях – не примут ли её «сос» за сексуальное желание?
Реакция на цитрамон у Терентьева была своеобразная – боль как бы доходила до своего почти невыносимого пика, а потом резко отступала. Сейчас наступил именно самый болезненный момент. Поэтому на попытку Скопина схохмить он скривился без какого-либо энтузиазма.
– И что может сделать вертолёт, да при такой балльности, – Скопин вдруг заметно помрачнел, однако снова не смог удержаться от подначки. – Даже если у их гомиков на борту просто запор случился – ведро пургену в море сыпануть? Так и то без толку – Гольфстримом разнесёт, лишь тюлени на Шпицбергене обосрутся.
Он ещё раз взглянул на «квитанцию», видимо прикидывая координаты.
– А ведь действительно, норвежцам-то со Шпицбергена до них рукой подать.
– Единственное, что их самолёт сообщил – лодка всплыла. Союзнички, мать их… И наши в штабе – молодцы. Наверняка их из Нортвуда[11] напрямую попросили – наши не отказали, но вертолётом отмазаться решили. Как будто не знают про погоду.
– Ребят на «вертушке» слать – только машину потерять. Тем более скоро стемнеет. Но… помочь-то надо…
– Да знаю я… – отмахнулся Терентьев, наконец, почувствовав, как схлынуло давление в черепной коробке. Угрюмо поглядывая через рубочное стекло на буквально «упавшее» на море небо, низвергающее потоки дождя, коротко приказал: – Командуй поворот. На «Петре» подойдём.
Крейсер описал циркуляцию, ложась на новый курс, вгрызаясь в шторм.
Принесли карту погоды, которая мало того, что не обещала ничего хорошего – лишь усиление ветра, так ещё и при нужном курсе волна будет бить прямо в борт. Либо – идти зигзагами, растянув всю эпопею на несколько лишних часов.
Терентьев вызвал командиров боевых частей, поставил перед ними задачу, приказав готовиться к штормовому плаванию. Объявили и по корабельной трансляции, предупреждая остальной экипаж.
– Как скоро дойдём? – спросил у штурмана.
– Часа за три там будем.
– Если ничего не случится, – пробормотал Скопин, выискивая чего-нибудь деревянное, чтобы суеверно постучать. Ничего слёту не нашёл, плюнул на это мнительное дело и накликал себе… приключение.
* * *
Волна стала конкретно лупить в правую скулу, вздымая брызги выше полубака, обильно кропя палубу. Но, несмотря на то что температура была примерно околонулевой – всё же успевала стекать через шпигаты, не образуя наледи.
Помимо качки, периодически ощущалось неприятное вздрагивание при встрече с особо крутой волной.
Непорядок обнаружил вахтенный офицер, смотрящий с ходового мостика прямо по курсу, поэтому нос корабля был у него, что говорится, постоянно перед носом.
А «непорядок» заключался в том, что усердие стихии нашло слабое место – при очередном ударе волны на срезе полубака сорвало с замков ящик, закрывавший электровыключатели от правой вьюшечной[12].
Вахтенный – молодой офицер, из новеньких, сразу доложился о происшествии.
С командного пункта на «ходовой» поднялись старпом и командир. Прильнули к носовому остеклению. Включили прожектор.
– Вон он, болтается. Водой зальёт – коротнёт.
– Устранить, – Терентьев не увидел ничего особо аврального, – только аккуратно там, снаружи. На время работ – курс по волне.
И бросив Скопину «проконтролируешь», ушёл на ГКП[13].
Необходимости идти с боцкомандой старпому не было, но переклинило – «контролировать так контролировать».
Вместе с командиром трюмной группы в правом коридоре верхнего яруса построили аварийную партию и носовую швартовую команду.
Старший мичман (главный боцман) прошёлся вдоль строя, набирая группу для работы на баке в штормовых условиях. Всё по инструкции – надели спасательные жилеты, боцман лично проверил крепления ремней, в том числе между ног, чтобы жилет не слетел через голову при (мало ли) падении в воду.
Предупредили «ходовой» о готовности к выходу наружу. Дождались, когда корабль повернёт по волне, заметно ощутив уменьшение качки. И пошли.
Дело оказалось несложным – провозились минут пятнадцать. Ещё немного подзадержались, на всякий случай бегло осмотрев на штормовую стойкость остальное навесное «хозяйство».
«Отбили» на «ходовой» о выполнении. Оттуда в ответ: «Покинуть бак!», и торопыга вахтенный раньше времени отдал приказ ложиться на прежний курс.
Матросы и командир трюмной группы уже нырнули в проём двери. Последними уходили боцман и старпом.
Старший мичман – педант и строгий хозяйственник, ещё что-то осматривал у загрузочного люка «Форта». А Скопин просто (по инструкции) не оставлял его одного в штормовую погоду.
Вот тут при повороте корабля их и накрыла мощная волна разбушевавшегося Баренца. Боцман успел вцепиться в трап, идущий с ракетной палубы на полубак. А Скопина сбило с ног и понесло на волне, практически аквапланируя, к левому борту. Хорошо хоть ширина палубы позволяла успеть сгруппироваться, и старпом впечатался в фальшборт ногами, а никаким другим чувствительным местом.
Когда вода схлынула, матерящийся мичман его буквально за шкирку втащил внутрь, уже через левый выход с полубака.
Потом оба мокрые с ног до головы задраили бронированную дверь и, оставляя за собой мокрые следы, решительно собрались на «ходовой» с намерением устроить взбучку молодому вахтенному.
– Погоди! – остановил уже пришедший в себя Скопин. – Надо предупредить остальных. А то нас нет, полезут искать, а на палубе пусто. Подумают – смыло…
– Точно, – продробил боцман, у которого после холодного купания зуб на зуб не попадал, – этот долбодятел сейчас ещё завопит «человек за бортом», и корабль развернёт на поиск.
– Да ладно тебе. Сами виноваты. Нехрен было у этих люков задерживаться, – немного смягчился Скопин. Но окончательно пришёл в себя уже под душем, смывая горячими струями раздражение и озноб.
Немного Royal Navy
На английской подводной лодке «Артфул» отказало автоматическое управление ядерной установкой. Естественно, реактор был заглушен вручную. Решили возвращаться на базу, однако возникли неполадки и с дополнительным двигателем, вызвав мрачный комментарий у командира подлодки, почти повторяющий известную фразу ещё одного британского флотоводца[14]. «Что-то с нашим чёртовым кораблём сегодня не так…»
Субмарина потеряла ход. Лодку надо было буксировать, но британских кораблей поблизости не было, а союзники-скандинавы были плотно заняты своими проблемами. Забота адмиралтейства вылилась в обещание прислать самолёт (чем, интересно, в этой ситуации могла помочь авиация?), потом из Лондона вышли на русских, но там тоже отделались вертолётом с крейсера «Пётр Великий».
Русский крейсер пришёл сам, точно выходя на радиопеленг, издалека высветив субмарину мощным прожектором.
– При такой балльности буксировка будет весьма затруднительной, если вообще возможной. Хотя у этих русских хватит дури это проделать, – перекрикивая вой ветра, довёл вслух свои рассуждения командир британской ПЛ присутствующим офицерам, не сомневаясь, что и его ребята не подкачают.
А лодку качало основательно. Волны мощно перекатывались через корпус, и самые настырные, разбиваясь о рубку, норовили окатить брызгами торчащих на самом верху членов экипажа.
Ситуация с буксировкой британскому командиру откровенно не нравилась. Можно сколько угодно говорить об английском снобизме и гордости, но когда тебя поведут на верёвочке, это будет выглядеть весьма унизительно. Восстановительные работы с запасным движителем не прекращались. Ко всему, командир приказал до подхода русских попытаться взять под контроль и системы управления реактором.
Всё внимание британцев было приковано к приближающемуся крейсеру.
– Ну, вот что за хамство, так слепить прямо в глаза! – воскликнул старший вахты, пытаясь что-либо рассмотреть из-под ладони.
Его словно услышали, и луч скользнул правее, забегал, словно выискивая что-то на водной поверхности. В этот момент лодку дважды тряхнуло. Едва удержавшись на ногах, обернувшись, британские офицеры с ужасом наблюдали водяной столб подводного взрыва у правого борта.
ТАРК «Пётр Великий»
Как и рассчитывал капитан 1-го ранга Терентьев, к месту вышли через три часа (волнение на море сожрало один узел).
Британцы в радиообмене были предельно лаконичны, точны́, но у него сложилось такое впечатление, что не им нужна помощь, а они (альбионцы) делают некое одолжение.
– Козлы, – флегматично прокомментировал сие Скопин.
Вышли по радиопеленгу, подсвечивая радарами. С трёх миль до субмарины перемигивались узконаправленными ратьерами, затем врубили прожектор – сразу взяв «британца» в световое пятно.
Терентьев не услышал взрыва – звук не поспевал за светом. Он вдруг увидел, как на том месте, где погрузилась во мрак подлодка англичан, пробежали алеющие нити-трещины, вырисовывающие условный контур субмарины, переходящие в невыносимый, расширяющийся белый свет, ударивший по вооружённым мощной оптикой глазам. Инстинктивно прикрывший веки Терентьев всё же успел получил свою долю светового шока, на время ослепнув.
Детонация боекомплекта подлодки ударила по внутренним переборкам, ломая защиту реактора, расколола прочный корпус.
Но процесс неожиданно перешёл на иные физические принципы, породив энергетический выброс, в том числе и электромагнитный импульс. Длилось это миллисекунды, затем всепроникающая сила гравитации остановила разбегающуюся от атомной подлодки распоясавшуюся энергию. Словно при обратной съёмке потащив назад к своему источнику. Не останавливаясь, сначала схлопывая то, что осталось от британской субмарины – кипящая сама в себе смесь фугасной детонации с содержимым активной зоны реактора. Затем потянув за собой ближайший атомарно весомый предмет – крейсер «Пёрт Великий».
Совершая гравитационный пробой, энергия взрыва вконец истощилась, окончательно замкнувшись на себя. Исчерпавшись, радиоактивно смердя, тонула оплавленным бесформенным куском на дно уже не моря, но океана, уже не здесь, а где-то там, и не сейчас, а когда-то. Где-то в своём «там» и своём «когда» оказался и русский крейсер. В другом времени… или в другой реальности?