Посвящается плохой литературе
Я сидел в своем кабинете, аренда кончилась, и Маккелви уже начал процедуру выселения. Стояла адская жара, кондиционер не работал. По моему столу ползла муха. Я протянул руку и ладонью выключил ее из игры. Вытер руку о штанину, и тут зазвонил телефон. Я взял трубку.
– Да?
– Селина читали? – спросил женский голос.
Он звучал чувственно. У меня давно никого не было. Годы.
– Селин, – сказал я. – Хмм.
– Я разыскиваю Селина, – сказала она. – Он мне нужен.
Такой чувственный голос, меня прямо разбирало.
– Селин? – сказал я. – Дайте мне какие-нибудь сведения. Поговорите со мной, леди. Не молчите…
– Застегнитесь, – сказала она.
Я посмотрел на брюки.
– Как вы узнали? – спросил я.
– Неважно. Мне нужен Селин.
– Он умер.
– Нет. Найдите мне его. Он мне нужен.
– А если я найду только кости?
– Нет, дурак, он жив!
– Где?
– В Голливуде. Я слышала, что он крутится возле книжного магазина Реда Колдовски.
– Так почему вы сами его не найдете?
– Во-первых, я должна быть уверена, что это в самом деле Селин. Я должна знать это наверняка.
– Но почему вы обратились ко мне? В городе сотни детективов.
– Вас рекомендовал Джон Бартон.
– А-а, Бартон, ну да. Послушайте. Мне нужен какой-нибудь аванс. И я должен встретиться с вами лично.
– Буду у вас через несколько минут, – сказала она.
Она повесила трубку. Я застегнул ширинку. И ждал.
Она вошла.
То есть я хочу сказать – это просто нечестно. Платье обтягивало ее так, что чуть не лопалось по швам. Перебирает с шоколадками. А каблуки такие высокие, что смахивают на ходульки. Она шла как пьяный калека, ковыляла по комнате. Головокружительная роскошь тела.
– Садитесь, леди, – сказал я.
Она села и закинула ногу на ногу, черт-те куда, чуть не вышибла мне глаз.
– Приятно видеть вас, леди, – сказал я.
– Пожалуйста, перестаньте пялиться. Ничего для себя нового вы не увидите.
– Тут вы не правы, леди. Можно узнать ваше имя?
– Леди Смерть.
– Леди Смерть? Вы из цирка? Из кино?
– Нет.
– Место рождения?
– Это несущественно.
– Год рождения?
– Не пытайтесь острить…
– Просто хочу получить какие-то сведения…
Я как-то смешался, стал глядеть ей на ноги. Ноги для меня – первое дело. Это первое, что я увидел, когда родился. Но тогда я пытался вылезти. С тех пор я стремлюсь в обратную сторону, но без большого успеха. Она щелкнула пальцами.
– Эй, очнитесь!
– А? – Я поднял глаза.
– Речь о Селине. Помните?
– Ну конечно.
Я разогнул скрепку и концом показал на нее.
– Хорошо бы чек в оплату за услуги.
– Конечно. – Она улыбнулась. – Сколько вы берете?
– Шесть долларов в час.
Она вынула чековую книжку, что-то нацарапала там, вырвала чек и кинула мне. Он спланировал на стол. Я поднял его. Двести сорок долларов. Таких денег я не видел с тех пор, как угадал в экспрессе в Голливудском парке в 1988 году.
– Спасибо, леди…
– …Смерть, – сказала она.
– Да, – сказал я. – А теперь чуть-чуть подробнее об этом так называемом Селине. Вы что-то говорили про книжный магазин?
– Он околачивался в магазине Реда, листал книжки… спрашивал о Фолкнере, о Карсон Маккалерс, о Чарльзе Мэнсоне…
– Околачивается в книжном магазине? Хм.
– Да, – сказала она, – вы знаете Реда. Любит выгонять людей из магазина. Можете истратить там тысячу долларов, потом задержитесь на лишнюю минуту-другую, и Ред скажет: «А не убраться ли тебе к чертям?» Ред хороший человек, но с приветом. Короче говоря, он все время вышвыривает Селина. Селин идет в бар Муссо и сидит там грустный. Через день-два приходит снова, и все повторяется.
– Селин умер. Селин и Хемингуэй умерли тридцать два года назад. Один и, через день – другой.
– Я знаю о Хемингуэе. Хемингуэй у меня.
– Вы уверены, что это был Хемингуэй?
– Ода.
– Так почему вы не уверены, что Селин в самом деле Селин?
– Не знаю. Какой-то у меня с ним затор. Никогда такого не было. Может, я слишком долго в этом бизнесе. И вот пришла к вам. Бартон вас хвалит.
– И вы полагаете, что настоящий Селин жив? Он вам нужен?
– Ужасно, малыш.
– Билейн. Ник Билейн.
– Хорошо, Билейн. Мне нужна определенность. Что это в самом деле Селин, а не какой-то недоделанный хотень. Слишком много их развелось.
– Мне ли не знать.
– Так приступайте. Мне нужен лучший писатель Франции. Я долго ждала.
Она встала и вышла вон. Никогда в жизни я не видел такого зада. Не поддается описанию. Не поддается ничему. Не мешайте мне сейчас. Я хочу о нем подумать.
На другой день я отменил свое выступление перед Торговой палатой в Палм-Спрингсе.
Шел дождь. Потолок протекал. Дождь капал сквозь потолок – плям, плям, плям, и плям, и плям, плям, плям, плям, и плям, и плям, плям, и плям, и плям, и плям, плям, плям, плям…
Я согревался с помощью сакэ. Но как согревался? До нуля градусов. Вот мне пятьдесят пять лет, а у меня нет горшка, чтобы подставить под капель. Отец предупреждал меня: кончишь тем, что будешь спускать в кулак. На чьем-нибудь чужом крылечке в Арканзасе. Ну, время еще есть. Автобусы туда отправляются каждый день. Только у меня от них запор, и там всегда храпит какой-нибудь старпер с вонючей бородой. Пожалуй, лучше заняться делом Селина.
Селин ли Селин или кто-нибудь еще? Иногда мне казалось, что не знаю даже, кто я такой. Ладно, я Ники Билейн. Но это не точно. Кто-нибудь заорет: «Эй, Гарри! Гарри Мартел!» И я, скорее всего, откликнусь: «Да, в чем дело?» В смысле – я могу быть кем угодно, какая разница? Что в имени тебе моем?
Жизнь – странная штука, правда? В бейсбольную команду меня всегда включали последним – знали, что могу запулить их паршивый мяч к чертовой матери в Денвер. Завистливые хорьки!
Я был талантлив, и сейчас талантлив. Иногда я смотрел на свои руки и видел, что мог стать великим пианистом или еще кем-нибудь. И чем же занимались мои руки? Чесали яйца, выписывали чеки, завязывали шнурки, спускали воду в унитазе и т. д. Прошляпил я свои руки. И мозги.
Я сидел под дождем.
Зазвонил телефон. Я вытер его насухо просроченным извещением из Налогового управления, поднял трубку.
– Ник Билейн, – сказал я. Или я Гарри Мартел?
– Это Джон Бартон, – раздалось в трубке.
– Да, вы меня рекомендовали, спасибо.
– Я наблюдал за вами. У вас есть талант. Немного не отшлифованный, но в этом его прелесть.
– Приятно слышать. Дела идут плохо.
– Я наблюдал за вами. Все наладится, надо только потерпеть.
– Да. Чем могу служить, мистер Бартон?
– Я пытаюсь разыскать Красного Воробья.
– Красного Воробья? Что еще за птица?
– Я уверен, что он существует. Просто надо его найти, я хочу, чтобы вы его нашли.
– Ниточки какие-нибудь есть?
– Нет-нет, но я уверен, что Красный Воробей где-то там.
– У этого Воробья есть имя, или как?
– В каком смысле?
– В смысле – имя. Ну, Генри или Абнер. Или Селин?
– Нет, это просто Красный Воробей, и я не сомневаюсь, что вы можете его найти. Я в вас верю.
– Это будет стоить вам, мистер Бартон.
– Если найдете Красного Воробья, я буду платить вам сто долларов в месяц до конца жизни.
– Хмм… Слушайте, а может, дадите все вперед – чохом?
– Нет, Ник, вы спустите их на бегах.
– Хорошо, мистер Бартон, дайте мне ваш номер телефона, и я этим займусь.
Бартон дал мне номер телефона и сказал:
– Я очень на вас надеюсь, Билейн.
И повесил трубку.
Так, дела пошли на лад. Но потолок протекал еще сильнее. Я стряхнул с себя несколько капель, врезал сакэ, скрутил сигаретку, зажег, вдохнул и закашлялся от дыма. Потом надел мой коричневый котелок, включил автоответчик, медленно подошел к двери, открыл ее… Там стоял Маккелви. У него была широченная грудь и плечи, словно подбитые ватой.
– Твоя аренда кончилась, гнида! – рявкнул он. – Выметайся отсюда в жопу!
Тут я обратил внимание на его брюхо. Оно напоминало мягкую гору дерьма, и кулак мой утонул в ней. Маккелви согнулся пополам, я встретил его лицо коленом. Он упал, откатился в сторону. Отвратное зрелище. Я подошел, вытащил его бумажник. Фотографии детей в порнографических позах.
«Не убить ли его», – подумал я. Но вместо этого взял его кредитную карточку «Золотая виза», пнул его в зад и спустился на лифте.
Решил пойти в магазин Реда пешком. Когда я на машине, меня вечно штрафуют за неправильную парковку, а платные стоянки мне не по карману.
Я шел к Реду в угнетенном настроении. Человек рождается, чтобы умереть. Что это значит? Болтаешься и ждешь. Ждешь маршрута А. Августовским вечером ждешь пару больших грудей в гостиничном номере Лас-Вегаса. Ждешь, когда заговорит рыба. Когда свистнет рак. Болтаешься.
Ред был на месте.
– Тебе повезло, – сказал он, – разминулся с этим пьяницей Чинаски. Приходил тут, хвастался своей новой серией марок.
– Это ладно, – сказали. – У тебя есть подписанный экземпляр «Когда я умирала» Фолкнера?
– Конечно.
– Сколько стоит?
– Две тысячи восемьсот долларов.
– Я подумаю…
– Прошу прощения, – сказал Ред.
Он повернулся к человеку, листавшему первое издание «Домой возврата нет»:
– Пожалуйста, поставьте книгу в шкаф и убирайтесь к чертовой матери!
Это был хрупкий человечек, весь согнутый. И одет в какой-то желтый резиновый костюм.
Он поставил книгу в шкаф и прошел мимо нас к двери; глаза у него были на мокром месте. А дождь на улице перестал. Желтый резиновый костюм был ни к чему.
Ред посмотрел на меня.
– Можешь представить, некоторые из них приходят сюда, облизывая мороженое!
– Могу представить себе кое-что похуже.
Тут я заметил, что в магазине еще кто-то есть.
Он стоял в глубине. Я, кажется, узнал его по фотографиям. Селин. Селин?
Я медленно подошел к нему. Совсем близко. Уже мог разглядеть, что он читает. Томас Манн. «Волшебная гора».
Он увидел меня.
– У этого парня проблема, – сказал он, подняв книгу.
– Какая же? – спросил я.
– Он считает скуку Искусством.
Он поставил книгу на полку и стоял передо мной, похожий на Селина…
Я посмотрел на него.
– Это поразительно, – сказал я.
– Что?
– Я думал, вы умерли, – сказал я.
Он посмотрел на меня.
– Я думал, что вы тоже умерли, – сказал он.
Мы стояли и смотрели друг на друга.
Потом я услышал Реда.
– ЭЙ, ТЫ! – заорал он. – УБИРАЙСЯ ОТСЮДА К ЧЕРТОВОЙ МАТЕРИ!
Нас было только двое.
– Кому из нас убираться? – спросил я.
– ТОМУ, КОТОРЫЙ ПОХОЖ НА СЕЛИНА! УБИРАЙСЯ ОТСЮДА К ЧЕРТОВОЙ МАТЕРИ!
– Но почему? – спросил я.
– Я СРАЗУ ВИЖУ, КОГДА ОНИ НЕ СОБИРАЮТСЯ ПОКУПАТЬ!
Селин, или кто он там, направился к выходу. Я за ним.
Он пошел к бульвару, остановился у газетного киоска.
Сколько помню, этот киоск стоял там всегда. Я вспомнил, как двадцать или тридцать лет назад подцепил там трех проституток. Я отвел их всех к себе домой, и одна дрочила моей собаке. Им это казалось забавным. Они были пьяные и на колесах.
Потом одна проститутка пошла в ванную, упала там, разбила голову об унитаз и все вокруг залила кровью. Я подтирал за ней большими мокрыми полотенцами. Потом уложил ее в постель, посидел с остальными, и наконец они ушли. Та, что в постели, пробыла еще четыре дня и четыре ночи, выпила все мое пиво и без конца говорила о своих двух детях в восточном Канзас-Сити.
А этот человек – Селин (?) – стоял у киоска и читал журнал. Подойдя ближе, я разглядел, что это «Ньюйоркер». Селин (?) положил его на место и посмотрел на меня.
– У них только одна проблема.
– Какая?
– Они просто не умеют писать. Ни один из них.
Мимо проезжало пустое такси.
– ЭИ, ТАКСИ! – крикнул Селин.
Такси притормозило, он подскочил к машине, задняя дверь открылась, и он влез.
– Эй! – закричал я. – Я ХОТЕЛ У ВАС СПРОСИТЬ!
Такси промчалось к Голливудскому бульвару. Селин высунулся из окна, показал мне средний палец. И уехал.
Первый раз за десятки лет я повстречал в этих местах такси – то есть незанятое, без пассажира.
Ну, дождь перестал, но тоска не проходила. К тому же стало прохладно, и пахло так, как будто кто-то мокрый испортил воздух.
Я втянул голову в плечи и отправился к Муссо.
У меня была кредитная карточка «Золотая виза». Я был жив. И кажется, даже стал ощущать себя Ники Билейном. Я стал напевать мотивчик Эрика Коутса:
Ад таков, каким ты его устроишь.